И снова дирижёр не врубился.

— Да вы что, ити вашу мать, — вскочил, нервно заходил перед музыкантами. — Издеваетесь? Сговорились вместе с Ульяшовым меня в могилу загнать, да? Один требует ни с того, ни с сего срочно ансамбль песни и пляски создать, другой предлагает с крыши спрыгнуть, третий грозит из армии уйти. Вы с ума меня свести хотите?

— Товарищ лейтенант, вы извините, я, например, не шутил, я серьёзно, — подал голос Тимофеев. — У меня подписка кончается, я и подумал…

Дирижёр как удила закусил, всерьёз взъярился.

— Всё, хватит, достали! Всех уволю, всех разгоню, — запричитал он. — Немедленно… Сейчас же… Сразу, как только приказ командования выполним, и, пожалуйста, хоть все, хоть куда, хоть… хоть… Десять… девять… восемь…

Музыканты, слушая «считалку», кто виновато опустил глаза, кто понимающе переглядывался.

— Поехал, — косясь на дирижёра, едва слышно пробормотал Мальцев.

— Ага! Успокаивается.

— Йог! Берёт себя в руки… — только для «своих», перевёл Кобзев.

Дирижёр считал.

— …четыре, три, два один… Гха-гхымм… Всё! — лейтенант шумно выдохнул. Точно йогой маэстро дома занимается, сочувствующе переглянулись музыканты. А шпагат он тоже делает или правую пятку за левое ухо и наоборот, да? говорили их взгляды. — Успокаиваемся, закончили… — Почти ровно произносит лейтенант, и оглядывает всех. — Предлагаем только серьёзные вещи. Кстати, Владимир, про какую это вы Дашу тут нам говорили, я не понял?

Музыканты оживились и по форме, и по содержанию. Потому что Трубкин всё ещё в том же душевном восторге пребывал, а они нет.

— Да, она согласилась. Тоже, говорит, влюбилась… сразу.

— Так… Я что-то не понимаю… Когда это? Мы же все вместе, вроде… Трубников отвечает.

— Вчера.

— Ага, а познакомились когда? — интересуется дирижёр. Действительно, последние несколько дней музыканты все вместе были.

Трубников спокойно отвечает. Отвечает-то отвечает, а в глазах тайный восторг, в голосе радость. Это коллеги запросто улавливают. Музыканты!

— Я же говорю — вчера.

Дирижёр откровенно язвит:

— А! У вас всё на скоростях, значит, «престо-престо», космический век, да?. Понятно! Невтерпёж, я понимаю, приспичило?

Трубников и не обиделся на лейтенанта, как вроде должен был, на взгляд музыкантов, даже ухом не повёл, в том же мечтательно-восторженном тоне ответил и лейтенанту, и… кому ещё?

— Шутите! Если б вы её увидели, товарищ лейтенант, тоже бы влюбились. Она говорит мне: «боишься, что ли, пошли». А я смотрю на неё и… У меня… слов нет. Правда-правда! А потом, старший их кричит, «всё, пошли!» А я от неё взгляд отвести не могу. Они… такие… — Трубников поднял на товарищей взгляд, а глаза у него — все отметили! — мечтательные-мечтательные, восторженные и нежные. — Необыкновенные-необыкновенные у неё глаза, светятся и притягивают. Прямо в меня всего смотрят. И меня словно нет, только её глаза… Потом она повернулась и прыгнула… я за ней и… Её куда-то в другую сторону понесло… А меня завертело. Только её глаза и помню, вроде и удивлённые, и радостные, и… необыкновенные.

Дирижёр, явно не понимая, округлив глаза, боднул головой воздух.

— Так, понятно! Бред какой-то… Рей Бредбери! Без института Кащенко, тут, пожалуй, не…

Кобзев одёргивает.

— Товарищ лейтенант…

Старшина Хайченко, на это только немо ртом воздух ловит, потому что от переживаний за Трубникова во рту пересохло.

— Чего, «товарищ лейтенант», чего? — ехидно передразнивает дирижёр, и заявляет. — Я ничего не понял. А ну-ка, дыхните, товарищ Трубников!

Кобзеву неймётся, совсем забыл про субординацию, и все, пожалуй, забыли, и старший прапорщик тоже.

— Товарищ лейтенант, не перебивайте, — как от назойливой мухи отмахивается прапорщик. — Трезвый он. Это же видно, ну! И что, Вова, рассказывай дальше, интересно, что, ну?

Трубникова переполняло восторженными эмоциями.

— У меня сердце чуть не выпрыгнула от счастья, когда я понял, что это она, она… моя… Даша. Короче, ухнулся потом куда-то… почти на четыре точки… чёрте куда, меня повязали и…

— …В дурдом? — в той же своей ехидной тональности подхватил дирижёр. Кстати, он один — точно — не врубался. Не читал «тему» с листа.

— Товарищ лейтенант, — почти с угрозой призвал лейтенанта к порядку прапорщик Кобзев. Старший прапорщик Хайченко вновь только немо губами на Кобзева пошевелил… Вроде выполнил долг.

Трубкин, ничего не замечая, продолжил:

— Нет, потом она вошла и… её глаза… счастливые и радостные и… тревожные… и опять меня всего как огнём. Я, ей… а она говорит, что тоже любит меня… То есть тоже влюбилась. Представляете? Я чуть под потолком от счастья не подвис… А потом выпили все… Символически… Шампанского… И всё… Я, значит, теперь, это… жених, наверное, или муж, вот! Правда, ещё не решили когда. Но мы всех приглашаем на свадьбу. Вас, всех, в первую очередь. Обязательно.

Тимофеев не выдержал, дружески хлопнул товарища по плечу.

— Ну, ты дал, Вовчик! Полный отпад! Это кино! В натуре детектив с хорошим финалом. Молоток, парень, поздравляю! Молодец!

И Кобзев, непоседа, подхватил:

— Мы все поздравляем. Это здорово. Ты молодец! Дай «пять». О таком я и не слышал: в один день познакомиться, влюбиться, и предложение сделать! Уникальный случай! Я одного не понял: где ты её нашёл? Откуда ты, говоришь, прыгал? И правда с парашютом, что ли?

— Да, вроде…

— Эээ… Подожди! «Да», Вова, или «вроде»?!

— Да! Правда унесло.

?!

— Охренеть! — прикрывая рот рукой, ахнул Кобзев.

— Кобзев!! — одёргивая, прохрипел старшина Хайченко и громко закашлялся.

— Виноват, товарищ лейтенант, — машинально извинился прапорщик Кобзев, в том же восторженно-удивлённом тоне оглядывая коллег музыкантов, спрашивает Трубникова:

— А с какой высоты… С вышки учебной?

— Да не знаю, там высоко было… С самолёта… — всё так же улыбаясь, Трубников пожимает плечами.

?!

— Охренеть! Невероятно… Вован прыгнул с парашютом… Это… это… — Восхищённо сверкал глазами Кобзев, да все они где-то так же смотрели на героя. И влюбиться, и с самолёта спрыгнуть, и предложение сделать… И всё в один день! Это… Это по-мужски. Это достойно. — Молодец, Вован, друг, дай «пять», поздравляю!

К Трубникову потянулись руки…

Один дирижёр ничего не понимал (ну молодой же ещё, пацан!), глазами хлопал.

— Подождите вы, я не понял. Где это вы всё… ну… как говорите… предложение сделали и всё прочее?

Трубников светло пояснил.