Женя кивает на этот ответ.

– Чего стряслось-то?

– Слушай сюда. – Серж громко хрустит пальцами. – Будет лучше, если ты без лишнего базара свалишь отсюда.

– Да, Дэн, лучше уйди. – Женя пытается звучать с легким оттенком сожаления, и это выглядит совсем неуместно, потому что Дениса не за что жалеть. – Ты пил с нами, ты вроде нормальный пацан, зачетный и все такое, но…

Серж громко вспыхивает, обращаясь к Жене:

– Гребаный стыд! Нормальный пацан? Зачетный? Не неси этот бред!

– Следи за языком.

Дениса сбивает с толку эта необоснованная желчь.

– Какого хрена происходит? Павлик! Эй! – Он надеется, что тот объяснит поведение своих дружков.

– Не лезь к нему! – Серж толкает Дениса в сторону, цепляется в предплечье мертвой хваткой. Фигура Павлуши скрывается за его фигурой.

– А ну убрал руки! – Денис всерьез паникует. Серж двигается на него тараном, вынуждая натыкаться спиной на стеллажи с товаром.

– Мой бро не спорил с тобой, понял, придурок? – Чужая слюна брызжет прямо в лицо. Внутри Дениса все содрогается от страха и непонимания.

– Закрой рот и отпусти его, блядь! – Женя агрессивно оттаскивает Сержа за шкирятник и с силой толкает в сторону. – А ты… – Он смотрит на Дениса сверху вниз и обращается тоном, не терпящим препирательств: – Сейчас же разворачиваешься и уходишь из магазина. Не создавай никому проблем.

– Каких в жопу проблем? – Денис на грани злости. Плевать, что он в меньшинстве. – Вы все накуренные, что ли?

Павлуша поднимает на него лицо и говорит то, о чем Денис все это время боялся думать:

– Нам здесь не нужен чел с пидорскими замашками, понятно?

* * *

Он молчит как партизан, когда Катя с оханьем бегает вокруг него с проспиртованной ваткой. Губу остро щипает, и в целом ощущается, что та часть лица, куда угодил кулак Сержа, онемела. На столе куча бинтов, тюбиков с мазью, обезбола, будто он здесь натурально кровью истекает. Если бы Женя не вмешался, так бы, наверное, и вышло.

– Что с тобой? – Катя все не унимается. – Я же вижу, что-то не так! Ходишь понурый целыми днями, молчишь, как воды в рот набрал. А теперь еще и драка!

Он начинает привычно отнекиваться, увиливать от вопросов, потому что… а что ему отвечать? Что Серж врезал ему, потому что повелся на вранье Пегова, что Денис гей, такой же, как Мурат? Так еще не вечер. Найдутся люди, которые и так Кате расскажут. А то, что он мрачнее тучи в последнее время, тут никакие разговоры не помогут. Катя въелась клещом – не оторвать. Денис невольно закипает от раздражения на нее. Трещина на губе лопается, и кровь набухает шариком, когда он кричит, что все, что произошло, это только его дело.

О драке в магазине он не рассказывает и ребятам. С опухшим лицом он не может петь без боли, и Слава не собирается сегодня учить его гитаре. Саша и ее команда проиграли с разницей в одно очко. Слава сидит статуей на своем компьютерном кресле и стеклянно смотрит в телефон. Толя ненавязчиво говорит, что проигрыш – не конец жизни и будет еще шанс отыграться. Воздух в комнате цепляется к телу липкой паутиной отчаяния и уныния.

Все становится еще хуже, когда мама Славы кричит с кухни, что к нему пришли. Дверь комнаты открывается, и Денис теряет себя в глазах Мурата. Тот задерживается взглядом на его синяках. Слава вскакивает с места, когда Мурат кивает в сторону коридора, чтобы поговорить наедине.

Денис устало бьет по струнам.

– Хэй? – Толик оказывается рядом на кровати. – Не нужно так злиться.

– Не злюсь я. – Звучит насупленно, оттого разоблачающе. Денис спешит соскочить: – Я давно не видел Милану. Она сейчас у тебя гостит?

– Нет. Она со своим отцом.

Значит, отец Мурата приехал, чтобы забрать дочь? Тогда насколько большая вероятность, что Мурат тоже уедет? Катя недавно рассказала, что Елена Ануровна уже долгое время лежит в больнице, и выписывать ее рано. Может ли Мурат держаться здесь за что-то, кроме пустого дома?

«Я просил не звонить мне. Сколько раз мне еще блочить твои номера?»

«Это тебя не касается. Мне не нужна твоя помощь».

– Отпусти это. – Толик возвращает его в реальность тихим голосом поддержки. – Все рано или поздно кончается. Стоит ли так сильно погружаться в свои мысли, если тебе от этого так плохо?

– Мне нужно попросить прощения. – Денис тяжело падает лицом в ладони. – Я так накосячил. Так накосячил.

– Тебе станет от этого легче? А ему станет?

– Ты не понимаешь, – судорожный выдох. – Я виноват. Это… другое.

– Другое, да. Я тоже виноват и перед ним, и перед тобой. – Толик говорит это серьезно и выдержанно. – Мурат послушал меня, когда я посоветовал ему открыться тебе. Я боялся за него, но мне не стоило вмешиваться.

Денис хочет скукожиться до размера атома под его тенью. Нарастает нехорошее предчувствие чего-то фатального.

– А передо мной в чем?

Толик молит. И в его молчании так громко слышится: «Ты – неудачное развитие событий. Ты – ошибка, которую я допустил».

– Так в чем?

– Ты не подумай ничего. Я общался с тобой достаточно, чтобы понять, что ты хороший человек, понимающий, но…

Денис резко поднимает ладонь в жесте замолчать, встает с места и никакущим выходит вон. Возможно, до Толика дошло, чье имя у всех на слуху, возможно, сам Мурат все рассказал ему – они же лучшие друзья. Так или иначе, Денис теперь зажат со всех сторон.

Лучше поцелуев

Денис роется в комнате в поисках документов и кошелька, потому что ему не плевать на все, что может произойти, если он продолжит смотреть, как все горит. От огня именно так и спасаются – бегством. В углу комнаты, между рабочим столом и стеллажом, который он только что очистил, стоит одна из важных вещей – гитара. Его подарок на день рождения. Его толчок к новой жизни. Денис готов отказаться от своих мечтаний, перечеркнуть весь путь, что он прошел под руководством ребят, – гитара не решит его проблем.

Ближе к десяти вечера Катя выключает свет во всем доме. Денис не прячет под одеяло ничего. Застилает постель, наводит подобие порядка, затем пишет записку без объяснений, извинений и прочей шелухи. «Уехал домой». Просто и по факту. Вне сомнения, сердце Кати будет разбито. Сегодня днем он обошелся с ней по-свински, надломил их мостик доверия, а завтра утром будут разрушены, возможно, единственные хорошие отношения. Терять уже нечего. И о Мурате можно уже не думать