— Хотите сказать, я зацикливаюсь?

— Условное положение об априорной вероятности было неоправданным, — вежливо, но несколько витиевато подтвердил Венцель. — Поэтому расчет апостериорной вероятности даст вам ожидаемый, но неверный результат. Я понимаю, что совсем не вводить априорного условного положения нельзя, в вашей работе построение версий — это и есть введение явных или неявных условных положений. Но может быть, можно относиться к таким построениям осторожнее?..

Однако до сих пор мы как-то справлялись, хмыкнул про себя Денис, и версии строили, и злодеев ловили, даже не подозревая, что делаем все неправильно с точки зрения теории вероятности. Что, плоские и примитивные злодеи были все, как один? Или, может, теорию вероятности пора пересмотреть?

— Когда хотят объяснить какой-то факт, исследуют подготовившие его обстоятельства. — Марк Георгиевич оставил кресло и зашагал перед Денисом словно по кафедре. — Стараются получить сведения о предшествующем состоянии. Но этого ведь нельзя сделать по отношению ко всей вселенной. Поэтому приходится ограничиваться местами, соседними с пунктом, где имел место факт, и тем, что, по-видимому, имеет связь с фактом. Выяснение обстоятельств не может быть полным, и нужно сделать выбор. Но при таком подходе легко может случиться, что мы оставим в стороне явления, казавшиеся совершенно чуждыми рассматриваемому факту, которым нам даже в голову не приходило приписать какое-либо влияние и которые, тем не менее, помимо нашего предвидения, играют здесь важную роль.

Например, человек проходит по улице, отправляясь по своим делам. И лицо, которое было в курсе этих дел, могло бы, наверное, сказать, почему он прошел в таком-то часу по такой-то улице. На крыше работает кровельщик. Прораб, который его туда послал, вероятно, в известной мере мог бы предвидеть, что он там делает. Но прохожий, о котором шла речь выше, вовсе не думает о кровельщике, как и кровельщик не думает о прохожем. Они не знают друг о друге и принадлежат точно к двум совершенно отдельным мирам. И кровельщик роняет черепицу, которая убивает прохожего. Мы говорим, что это дело случая?

— Не обязательно…

— Вот именно: может, да, а может, и нет. Мы не в силах охватить всей вселенной, и это заставляет нас разрезать ее на слои. Мы стараемся выполнять это наименее искусственно, и тем не менее иногда оказывается, что два различных слоя влияют один на другой. Результаты такого взаимодействия одни трактуют как случай, другие — как перст судьбы, третьи начинают доискиваться глубоких корней. Если два мира, совершенно отличных один от другого, неожиданно оказывают друг на друга влияние, то законы этого взаимодействия неизбежно чрезвычайно сложны. И с другой стороны, достаточно самого слабого изменения в начальных условиях — и взаимодействие между этими двумя мирами вообще не имело бы места. Как мало было бы нужно, чтобы прохожий прошел на одну секунду раньше или чтобы кровельщик уронил свою черепицу на одну секунду позже.

— Вы хотите сказать, что Эренбург и я вслед за ним разрезаем вселенную не на те слои?

— Я всего лишь предполагаю, что вы не можете обладать полной информацией для качественного анализа. А, занимаясь экстраполяцией и интерполяцией, неизменно увеличиваете погрешность результатов, которая рискует количественно сравниться с результатом.

Денис мог бы поспорить, но делать этого не стал. Поскольку в данном случае профессор обладал гораздо более неполными данными и на них пытался строить предположения и делать выводы. А посвящать его или кого-либо еще во все тайны следствия у Дениса не было ни малейшего желания. Он просто сменил тему, попытавшись вернуться к главному вопросу, ради которого, собственно, и приехал:

— И все-таки кто знает о науке и ученых все или почти все?

Венцель протяжно вздохнул. Он, очевидно, полагал, что после такой лекции Денис уберется восвояси, бросит это дохлое дело и вообще задумается о смене профессии. Но ответить — ответил. Правда, опять не совсем на вопрос.

— На вашем месте я бы интересовался не людьми, которые знают все о науке, а теми, кто знает все о деньгах в науке.

— Такие люди сидят в Министерстве образования…

— Не в этом дело, — отмахнулся Марк Георгиевич. — Наука и мораль несовместимы, но все же ученые глубоко нравственные люди, и я начисто отвергаю предположение, что кто-то из них способен ради денег пойти на убийство себе подобных. Ученый, по сути, одолеваемый страстью (неважно какой) или попавший в безвыходное положение (неважно как), может убить, как и любой другой человек. Но убивать регулярно можно только с целью грандиозной наживы…

— Вы сами себе противоречите, — прервал Денис. — Вначале вы убеждали меня, что никакой серии не существует и я ее придумал. А теперь говорите, что серия таки есть, но организатор преступлений не ученый.

— Противоречия нет. Есть извечный парадокс человеческого восприятия. Вы слышите только то, что хотите услышать. Я же между тем ни в первом, ни во втором случае ничего такого не утверждал, и убеждать вас в чем-либо у меня и в мыслях не было. Убеждать кого-либо в чем-либо вообще занятие неблагодарное. Веками церковь убеждала людей не грешить, и каков результат?..

— Да, я понял, — снова перебил Денис, не позволяя профессору растечься мыслию по очередному древу, — наука и религия — два полюса, диаметрально противоположных. Но давайте вернемся к погибшим ученым…

— Вернемся. Хотя вам снова только кажется, что вы поняли. Я, упомянув о несовместности науки и морали, имел в виду лишь тот факт, что не может быть научной морали и не может быть безнравственной науки. И причина, как ни странно это прозвучит, тут чисто грамматическая.

Денис налил себе чаю и больше не прерывал, отчаялся уже: может, надо просто подождать, Венцель сам вывернет?..

— Мораль есть рекомендации типа возлюби, исполни священный долг… или же запреты: не укради, не возжелай, не предай. То бишь сентенции исключительно повелительного наклонения. Наука же повелительного наклонения не приемлет, наука область наклонения изъявительного. Постулаты и экспериментальные истины. И в основе наук нет и не может быть ничего другого. Следовательно, сколько бы вы ни жонглировали научными принципами, ни нагромождали их друг на друга, вы никогда не получите предложения или требования: делай то и не делай этого — предложения или требования, которое соответствовало бы или противоречило морали… Впрочем, я вижу, вы заскучали?

Денис, без особого, правда, усердия, попытался уверить профессора в обратном. Но тот только сокрушенно развел руками:

— Жаль. Очень жаль. Мне, напротив, было чрезвычайно интересно с вами подискутировать. Однако вы приехали за конкретными фамилиями. Что ж, пишите фамилию. Не злодея, нет! — рассмеялся он, видя, как мгновенно оживился Денис. — В вашу теорию заговора я не верю, но полагаю, что финансовые мотивы присутствовали в большинстве убийств, и, как вы справедливо заметили, о финансах лучше всего знают в министерстве. В частности, глубокоуважаемый мной Ефим Полянчиков, замминистра — человек, безусловно, компетентный. А кроме того, достаточно мудрый и проницательный. Вам стоит с ним поговорить.