— И что делает?

— А бог ее знает. Вроде ничего не делает. А вроде следит за каким-то типом. А может, и нет, может, просто гуляет так, расслабляется.

— Расслабляется? Гм… Вряд ли, — сказал Голованов. — Книжку она там не читает? Детектив в мягкой обложке? Дарью Донцову, например?

— Про книжку ничего не знаю. Короче, тетке это надоело, она твердо решила для себя, что Сибирякова следит за бывшим хахалем, и поехала к своим внукам.

— Насчет любовника, вполне вероятно, она действительно права, — сказал Голованов, чтобы у участкового в голове не поселились лишние мысли. — Ну спасибо, старлей. — Голованов дал ему свою визитку. Мало ли чего в жизни не бывает.

Замминистра назначил Денису встречу на 21.40, демонстрируя тем самым, очевидно, свою невероятную занятость, а заодно и тот факт, что министерство печется о науке и образовании денно и нощно. Но Денису, во-первых, особо выбирать не приходилось — и так большая удача, не каждый день с чиновниками такого ранга общаться приходится, а во-вторых, чем позже, тем лучше — у господина Полянчикова не будет возможности сослаться на очередную назначенную встречу или запланированное совещание и закончить разговор за пять минут.

Несчастная секретарша замминистра также пребывала на рабочем месте в столь неурочный час и даже подала гостю столь крепкий кофе, что ломило зубы. Только потом Денис догадался, зачем кофе такой крепости. А сперва Ефим Антонович Полянчиков ему даже понравился. Симпатичный, круглолицый, улыбчивый мужчина в полном расцвете сил, лет сорока — сорока пяти, с хорошим вкусом (одет с иголочки), без чванства и излишней самовлюбленности. Во всяком случае, стены его кабинета не были увешаны дипломами и фотографиями себя, любимого, в обществе гениев и знаменитостей, да и сам кабинет был обставлен просто, без излишеств: ковров, рогов, фонтанов и прочих прибамбасов.

— Как я понял, вы частный детектив, — приветливо поздоровавшись, поинтересовался замминистра. — Работаете для радио «Свобода» и сейчас выполняете несвойственную вам роль интервьюера… Почему частный детектив, почему не журналист?

— Потому что журналист, занимавшийся этой темой, трагически погиб…

Чиновника это объяснение, как ни странно, удовлетворило. Денис даже удивился, но виду, естественно, не подал.

— Марк Георгиевич сказал, что вас интересует мой взгляд на состояние современной российской науки. Вы, я надеюсь, понимаете, что моя позиция в этом вопросе совпадает с позицией министерства в целом?

— Конечно.

— Что ж, ситуация в нашей российской науке еще не так безоблачна, чтобы о ней не писать и не говорить, но уже и не катастрофична. Целый комплекс проблем мы решаем, и довольно успешно. Сегодня, например, проблема утечки мозгов так остро, как пять лет назад, уже не стоит. С одной стороны, произошло определенное «интеллектуальное» насыщение в тех странах, которые привлекали ученых из России. С другой стороны, у нас все-таки происходит заметная стабилизация в экономике, в том числе и в науке. И ситуация в институтах заметно улучшилась: сейчас нет задержек с зарплатой; мы имеем стабильный уровень зарплаты в НИИ от трех до восьми тысяч рублей в месяц. В отдельных проектных институтах, работающих по зарубежным контрактам, зарплата превышает десять тысяч рублей в месяц. Пусть пока в целом она ниже, чем в промышленности. Пусть работа ученых — мозга нации — пока оплачивается меньше, чем труд тех, кто реализует их идеи. Это, безусловно, несправедливо. Но мы хотим сохранить себя как высокотехнологичную нацию, как нацию, развивающую свою экономику на основе высоких технологий. И поэтому решаем вопросы о повышении зарплаты, о социальных гарантиях, о поддержке молодых специалистов.

Тут Денис и понял, зачем крепкий кофе — чтобы не заснуть. Речь эту господин Полянчиков, очевидно, заготовил давно и повторял самым разным интервьюерам десятки раз с минимальными изменениями, поскольку говорил гладко, а паузы делал не для того, чтобы собраться с мыслями, а из чисто театральных соображений, чтобы звучало красивее. Денис слушал не перебивая. Только не забывал прихлебывать и подливал себе регулярно — хорошо, что секретарша принесла не чашечку, а целый кофейник.

— И тенденция по омоложению научных коллективов уже заметна. В последние несколько лет мы принимаем на работу около трех тысяч молодых специалистов ежегодно. Средний возраст ученых в науке снижается, в две тысячи первом году он составил у нас менее пятидесяти трех лет. — Денис усмехнулся про себя: «Пятьдесят три — это молодость?» — но опять ничего не сказал. — В отдельных институтах средний возраст сотрудников, скажем в НИИЭФА, — около сорока шести лет. А коллективы, работающие по международным проектам, имеют средний возраст гораздо ниже, чем по отрасли в целом. Туда активно идут молодые ученые. Участвуя в международной кооперации, они приобщаются к самым современным методам исследований, имеют доступ к хорошей вычислительной и расчетной базе, осваивают наиболее совершенные технологии проектирования.

Передовица чистейшей воды!.. Как все замечательно! Что ж ученые и аспиранты стонут? С жиру бесятся, от добра добра ищут?..

— …Иными словами, в институтах, идущих в ногу со временем, ситуация улучшается. Например, в московском Институте теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ) такая работа ведется со школьной скамьи. Школьники в свободное от занятий время приходят туда и работают в лабораториях института, продолжая учебу на практике. Так формируется система «домашней школы» в институте. И эта система подготовки молодых специалистов в ИТЭФ очень эффективна. Мы поднимали эти вопросы давно и продолжаем поднимать и решать. Вот в начале две тысячи первого года на заседании российского правительства обсуждались вопросы, связанные с привлечением молодежи в науку, и поступило предложение оценивать интеллектуальный, научный, человеческий потенциал в качестве амортизируемого. Вы можете представить себе такую постановку вопроса в социалистические времена? А это между тем позволит средства на его восстановление включать в себестоимость научно-исследовательских работ…

Неужели все и в самом деле так сложно, недоумевал Денис. Вот он выслушивает уже третье мнение о состоянии науки в России, и третий человек с совершеннейшей убежденностью втолковывает ему свое.

У Бориса Рудольфовича: чиновники от науки — болваны, у Венцеля: нравственность есть, а денег нет, зато у господина Полянчикова все так здорово, что просто праздник какой-то. Молодежь, о которой он тут соловьем заливается, наверняка что-то свое себе думает…

— Ну а как насчет слияния науки с капиталом? — спросил Денис, видя, что речь бесконечна и замминистра способен проговорить до утра. — Науки на службе олигархов?.. Международных благотворительных фондов, скупающих наших ученых и их достижения на корню?.. Почему ученые гибнут, наконец?

— М-мм, — протянул Полянчиков. — Вы поднимаете такой пласт…

Целинный, хотел добавить Денис, но сдержался.

— Да, государственное финансирование пока не в состоянии покрыть все нужды науки, и я об этом уже говорил. Да, иногда, чтобы удержаться на плаву, научные учреждения вынуждены сами зарабатывать средства, например сдавая в аренду площади в принадлежащих им помещениях. Да, институты, особенно технологические и проектные, вынуждены заключать договора с коммерческими структурами, чтобы на вырученные деньги финансировать фундаментальные, пока не приносящие реального дохода проекты. И действительно, заметен процент ученых-практиков, ушедших в коммерческие структуры или создавших собственный бизнес. И возможно, поэтому ученые становятся жертвами бандитов. У населения сложилось ошибочное мнение об ученых как о людях в высокой степени состоятельных…