Мери-Бран законтрактовала меня на Данциг и на модный польско-немецкий курорт Цопот. Я уже собирался в путь-дорогу – звонок. Снизу какой-то незнакомец (он так и не назвал себя) просит разрешения увидеть меня. Получив таковое, поднялся ко мне в номер. И хотя он знал, что он у меня и перед ним я, однако для большей уверенности полюбопытствовал:

– Вы господин Морфесси?

– Да, я.

– Можно у вас отнять полчаса?

– Смотря для чего…

– Один ваш старый знакомый очень хотел бы вас видеть и прислал за вами автомобиль.

– Кто же это?

– Разрешите сделать вам сюрприз, – уклонился посетитель от прямого ответа.

– В таком случае я приеду с дамой. Это ничего?

– О, сделайте ваше одолжение!

Я вышел с моей знакомой артисткой Бэлочкой. У подъезда нас ждала открытая машина, умчавшая нас в отель «Эспланад». Входим в лифт; выходим. Лакей распахивает дверь дорогого апартамента. Нас встречает увядшая дама, любезно произносит несколько английских фраз. Убедившись, что мы не говорим и не понимаем по-английски, переходит на очень ломаный русский язык. Откуда-то из глубины появляется еще такая же приблизительно дама. А минуту спустя из глубины апартамента выходит совсем молодой человек в цилиндре, во фраке и в легком черном пальто с пелериной.

Есенин и Дункан

Довольный собой, развязный, спрашивает меня:

– Вы не узнаете меня? – И, не дождавшись ответа, заканчивает: – Я тот самый Есенин, помните? Да, я его тотчас же вспомнил, несмотря на фрак и цилиндр и на несколько лет – и каких лет! – проведших борозду между первой встречею и второй.

Сейчас я понял, зачем прибегнуто было ко всей этой загадочности. Да и сам Есенин тотчас же пояснил:

– Я боялся, что если мое имя будет названо, вы не пожелаете меня видеть!..

Хотя, в сущности, какой же я большевик?..

Смешно…

Замяв эту, видимо, неприятную для него тему, он предложил:

– Может быть, отужинаем вместе… Я буду очень рад…

Я особенной радости не обнаружил, но согласился. Наши дамы перезнакомились и научились кое-как понимать друг друга. Первая дама, встретившая нас, оказалась женою Есенина, знаменитой танцовщицей Дункан.

Ехали мы долго, ехали на двух машинах и очутились в ресторане, где все – и помещение, и убранство – было на старонемецкий лад. Все было выдержано в стиле тяжелой, монументальной готики. Нас здесь ждал чудесно сервированный стол, весь в цветах, с тончайшими деликатесами, которые были непостижимы для тогдашнего Берлина, сурово и упорно голодавшего.

Гастрономический обед запивался отборными винами, и хотя никто из нас не был умерен в напитках, но Дункан после обеда потащила меня в соседний с нашим кабинетом бар, требуя, чтобы я пил с ней какой-то необыкновенный крепкий коньяк. Он ударил ей в голову, и после третьей рюмки у нее стал заплетаться язык. Выходим и рассаживаемся по автомобилям, причем в одном из них мы были вместе – Есенин и Дункан и я со своей дамой. Есенин только-только разошелся, – необходимо заехать в какой-нибудь ночной кабак. Тогда в Берлине это было легче сказать, нежели осуществить. Социалистическая власть, с целью поднятия нравов, относилась к ночным увеселительным учреждениям отрицательно, попросту позакрывала их. Но Есенин знал один ночной приют, работавший всю ночь. Там выпили мы две бутылки шампанского и – по домам. Но дорогой пьяный Есенин затеял ссору с еще более пьяной Дункан. Он ее крыл вовсю трехэтажными словами, она же отвечала на языке, непонятном ни самому Есенину, ни благородным свидетелям в нашем лице. Все это производило омерзительное впечатление, но уже совсем невмоготу стало, когда пролетарский поэт в цилиндре замахнулся на свою подругу, смело годившуюся ему в маменьки.

– Ах ты, шкура барабанная, туда и сюда тебя! Вон пошла, вылезай! – И, остановив шофера, распахнув дверцу, он стал выталкивать Дункан на пустынную, предрассветную улицу.

Не дождавшись окончания этой безобразной сцены, я, воспользовавшись этой остановкой автомобиля, покинул его вместе с Бэлочкой.

Такова моя вторая и последняя встреча с Есениным. А теперь скажу несколько слов о первой.

Это было в Царском Селе в 1916 году. Я часто бывал в Царском и потому, что пел в лазаретах императорской семьи, и потому, что в Царском жил мой близкий друг полковник Ломан, несший обязанности ктитора Федоровского собора.

Однажды Ломан говорит мне:

– Юрий, у тебя артистический вкус. Я хочу, чтобы ты прослушал двух юных поэтов! Самородки из мужиков…

Я выразил живейшее согласие, и самородки из мужичков были приведены Ломаном в трапезную Федоровского собора. Оба они были в стрелецких костюмах. Не берусь утверждать, но, кажется, Ломан одел их в стрелецкое платье, чтобы представить юных самородков императрице Александре Федоровне. Одного из них звали Есенин, а другого – Кусиков. Оба они поочередно стали декламировать свои произведения. Декламация Кусикова совершенно стерлась у меня в памяти, некоторые же стихи Есенина не забылись, и в них тогда еще пленили меня места, где так художественно и свежо описывались картинки природы.

Ломан спросил мое мнение. Я высказался в пользу Есенина, отметив его полное превосходство над Кусиковым. И вот спустя шесть-семь лет вместо робкого деревенского подростка в стрелецком кафтане – денди во фраке и цилиндре, познавший все наслаждения крупных центров не только Европы, но и Америки. Вспоминая это, нельзя не вспомнить трагическую обреченность Есенина и Дункан – этой нелепейшей по своей контрастности пары…

Сначала гибнут дети Айседоры Дункан, упав вместе с автомобилем в Сену. Затем гибнет Есенин, написав своею кровью последнее стихотворение, так и не опубликованное большевиками, и повесившись. Совсем необычайна и фантастична смерть Дункан, смерть, технически схожая со смертью Есенина; ее, как и его, затянула петля, но не веревочная, а петля шелкового шарфа, концы которого попали в колесо автомобиля. Мало этого, совсем недавно покончила самоубийством особа, подарившая Дункан этот шарф: ее угнетали угрызения совести, она считала себя косвенной виновницей смерти Дункан. По ее мнению, не будь этого шарфа, Дункан осталась бы жива…

Глава XVI

ПАВЕЛ ТРОИЦКИЙ. ЕВРЕЙСКАЯ СВАДЬБА. НА БЕРЕГАХ ДНЕСТРА И ДУНАЯ. БЕЛГРАД. В. В. ЛОЗОВСКАЯ – ГЕРОИНЯ ЛЕГЕНДАРНОГО ПОДВИГА ПРИ ОТСТУПЛЕНИИ КУТЕПОВА ОТ РОСТОВА – МОЯ ЖЕНА. ПАРИЖСКИЙ КОНЦЕРТ

В 1926 году Павел Троицкий уговорил меня сделать концертное турне по Румынии. Новая страна, новые впечатления… Подумал и поехал.

…Благодаря жизнерадостному характеру моего спутника происходили с нами приключения забавные, подчас совсем анекдотического характера. Расскажу только одно.

Ехали мы в дилижансе из Татарбунар в Сороки. Вместе с нами торопилась туда же невеста – молоденькая,