Лева не помнил. Мадам Морель, теперь Терехина… Он с самого начала знал, что с этой Анной не все в порядке.

— Где видеокассеты из твоего сейфа? — громко спросил он Ращинского.

Тот приподнял голову, но тут же снова обмяк в кресле.

— Говорю ж тебе… обокрала… все, все забрала… Надо, Лева, ее догнать… И все отобрать… Ты поможешь мне, Лева?

Бессарабов кивнул. Ращинский благодарно прикрыл глаза.

Лева дал знак Отмычке. Тот, встав сзади кресла, обхватил цепко безвольные плечи Ращинского. Бессарабов вложил пистолет в руку Ращинского, твердо сжимая его пальцы, прижал курок к груди. Когда прогремел выстрел, Отмычка разжал руки — тело первого заместителя губернатора распласталось в кресле. Пистолет валялся на полу, рядом.

— Готов, — сказал Лешка.

Лева скомкал свой носовой платок, засунул в карман.

* * *

Через окно свой спальни Анна увидела, как легко распахнулись ворота дома и длинный парень в замызганных джинсах и цветной рубахе, не прячась и не таясь, открыто, даже как-то подчеркнуто-нахально прошагал по двору и, усевшись на каменной лестнице перед входной дверью, вытянул ноги и закурил. Всем своим видом он демонстрировал: я здесь надолго, и, если понадобится, я так же легко проникну в дом.

Она перешла в соседнюю угловую комнату. Через узкую щель сквозь шторы хорошо просматривался вход в дом Ращинского. Когда из густых кустов вышел Бессарабов и к нему вскоре присоединился невысокий паренек с хитрой лисьей мордочкой и оба они скрылись за воротами, Анна поняла, что Лева видел ее выходящей из соседнего дома и знает наверняка, где ее искать. Только сделать это он решил позже. Почему? Какие срочные дела у него с Ращинским? Полтора часа назад, когда он ворвался в дом, его интересовала Анна, и только Анна. Коленька тогда, узнав, что ребятки Левы рядом с его домом, изрядно струсил и только поэтому показал Леве кассету, чтобы тот и сам ушел и, главное, волчат своих отозвал. Стоп, кассета! Увидев запись, Лева сразу стал держаться по-другому, как-то притих, задумался и, если бы Ращинский не спросил о каком-то общаке, так бы, наверное, молча и ушел. О чем задумался Лева? Правильно, о том, что на видеокассетах Ращинского может быть запись не только любовных игрищ хозяина дома. Конечно же! Он отправился к Ращинскому за кассетами. Не обнаружив их, тут же ринется сюда.

Забрав саквояж и спустившись в тайный бункер, Анна облегченно вздохнула: теперь она в безопасности. Здесь можно отсидеться, отоспаться, отдохнуть и день, и два, и неделю… Но самое позднее — это в полночь сегодня — она должна быть у Одинцова. Она обещала отвезти его на вокзал и забрать Демона.

Дважды опасно: выбираться из бункера сейчас, пока Бессараб и его подручные крутятся рядом, и еще — ехать к Одинцову, прямо в логово к Леве. Глянула на часы: 22.40. Чуть больше получаса она будет защищена стальными дверями и мощными блоками подземелья, потом ей нужно выбираться из этого надежного укрытия, в темноте пробираться через малинник к роще.

Обхватив ноги руками, она вжалась в прохладу кожаного кресла. И заплакала. Она устала. Ей было страшно. Как и тогда, когда за Левой захлопнулась дверь и Ращинский тяжело плюхнулся рядом в соседнее кресло.

Анна потерла ладонями виски. Точно так же, обхватив голову руками, минуты две сидел, забыв о ней, Ращинский. Потом молча налил себе полный стакан виски, уставившись взглядом в пол, осушил его несколькими большими глотками. Она тоже налила себе виски, выпила большим глотком, задохнулась и вскричала:

— Оля-ля!

Ращинский обернулся к ней, слабо улыбнулся.

Анна, как учил ее Ли, посчитала про себя: «Один! Два! Три!», с каждым разом будто открывая невидимые шлюзы энергии, легко вскочила с кресла, капризно потянула Ращинского за собой. Он не сопротивлялся, но вид у него был такой, что, если бы Анна вдруг решила уйти, наверняка был бы только рад. Она подтолкнула его в кабинет, улыбаясь игриво, показала на видеомагнитофон. Кассеты там не было, и сейф, она заметила это сразу, был закрыт.

— Ты хочешь посмотреть кино?

Она закивала, показывая рукой на Ращинского и себя.

— Нет, нет! — Он решительно развернул ее спиной к видеомагнитофону.

Анна взяла его за руку, подвела к креслу за письменным столом, почти силком усадила, отошла на шаг, гордо произнесла: «Вице-губернатор». Потом ловко уселась ему на колени, завела ноги за спинку кресла, крепко обхватила за шею руками и, пристально глядя в глаза, сказала тихо по-русски:

— Ну вот и свиделись, Коленька.

Ращинский в первую секунду не прореагировал и продолжал улыбаться, потом выпрямился в кресле, но Анна удержалась и не расцепила крепкого объятия.

— Ты говоришь по-русски? — почти испуганно спросил он.

Она молча смотрела ему в глаза.

— Слушай, ты кто? Ты кто на самом деле? Неужели Лева был прав? Ты не Анна? Ты не мадам Морель?

— Морель. Даже не сомневайся. Но ты меня знаешь и под другим именем. Не догадываешься?

Она ослабила объятие и поднесла к его глазам руку с кольцом Стаси — бриллиантовая шкурка змейки засверкала.

Ращинский прикрыл глаза:

— Не может быть! Откуда у тебя это кольцо? Кто ты в конце концов?

— Не узнаешь? Напомню, дорогой. Ты похоронил и меня, и Стасю, да? И живешь так, будто нас никогда и не было на свете! Но я, Анечка Терехина, жива и невредима. И пришла к тебе, чтобы забрать то, что принадлежало Стасе, а теперь — мне. Напоминаю: это шесть чеков на предъявителя. Ты знаешь какие. И я знаю.

— Ты — Анна? Как, каким образом…

— Меньше слов, дорогой. Речь сейчас не обо мне, а о чеках. Быстро, где они? Ну!

— Но у меня их давно нет. Честное слово!

— А вот это ты врешь.

…Анна глубоко вздохнула. Не хотелось вспоминать, что произошло с ней час назад. Ращинского она оставила в живых. Как и обещала Люсьен. Пусть живет и пусть каждый день вспоминает ее. Не сможет забыть! Пусть проклинает, пусть горечь потери каждый день гложет его душу. Стася для него была невеликой потерей, всего-то человеческая жизнь: кроме собственной, никакая другая не имела для Коленьки ценности. Деньги — вот что было ценным для него всегда. И когда он стал уверять Анну, что все три миллиона долларов, запрятанные им в банковских сейфах Москвы и Питера, ушли на выборы, она ни на секунду не сомневалась: врет! Если что прилипло к рукам Ращинского, он сдохнет, но не отдаст. Потом стал юлить Коленька, что давно перевел эти деньги в зарубежные банки, «расфасовал», как он сказал, по разным странам. Ей пришлось нажать на пару точек на шее — вмиг оцепенели все органы, ни рукой, ни ногой не смог шевельнуть Коленька. Как параличом разбило его.

«Вот таким и останешься на всю жизнь со всеми своими зарубежными счетами», — сказала она спокойно и сделала вид, что направляется к дверям. Глаза его заметались. «Подожди!» — раздался хриплый стон. И снова юлил и врал — Анна знала: просто так ни за что не расстанется с тем, что принадлежало ему. «Так я ухожу?» — вполне серьезно спросила его. Он почти выкрикнул: «Нет!», страшась и ужасаясь своей неподвижности. И снова соврал, и снова ей пришлось напомнить, что не в бирюльки пришла она сюда играть. После очередной манипуляции дыхание у Коленьки почти остановилось, лицо налилось кровью, крупный пот покатил градом. Она ослабила хватку: «Мы будем говорить серьезно?»