больнице. И все это… все это из-за этой маленькой сучки Камиллы и ее беспардонной лжи. Ей все равно, сколько вреда она нанесет, сколько жизней поломает…

– Миссис Уорд…

Она брызжет слюной, с уголка ее рта свисает прозрачная ниточка.

– Ей даже не хватило смелости сказать эти гадости самой… Она заставила ту противную мелкую дуру с татуировками сделать это за нее…

– Как я уже сказал…

Но Уорд не останавливается, не может остановиться. Все эти годы вынужденного молчания внезапно прорываются наружу. Она подается вперед и тычет пальцем, выпуская гнев:

– А в ту ночь… ночь вечеринки… Вы знаете, где был Найджел? Я скажу вам, где он был… Он навещал мать… как он делал каждый вторник. У нее было не все в порядке с головой, и поэтому он опоздал. Он ездил проведать свою восьмидесятичетырехлетнюю мать, а не убивал младенца…

Я это знаю. И не только потому, что теперь ясно, что ребенка никто не убивал. Ни Камилла Роуэн, ни Найджел Уорд. Никто. К тому времени, когда вышел сериал «Печально знаменитые», его мать была давно мертва, но, когда дерьмо попало в вентилятор и полиции Южной Мерсии пришлось попытаться исключить Уорда из числа подозреваемых, они отправились на поиски сиделки пожилой леди. И та подтвердила слова Уорда, заявив, что каждый вторник он действительно приезжал к матери в Банбери и перед отъездом давал ей вечерние лекарства. Он не пропустил ни единой недели – сиделка это запомнила бы, тем более за неделю до Рождества. Таким образом, он никак не мог встретиться с Камиллой той ночью – ни на трассе А417, ни где-либо еще. Расстояния просто слишком велики.

– Я не пытаюсь снова все вскрыть, миссис Уорд, – мягко говорю я. – Как раз наоборот. Вот почему мы хотели бы сделать тест ДНК. После этого вы могли бы подвести черту.

Ее лицо в багровых пятнах, дыхание поверхностное и судорожное.

– Я надеялся, что у вас что-то осталось от вашего мужа, откуда мы могли бы взять необходимый образец. Например, расческа.

Уорд недоуменно смотрит на меня:

– Он умер два года назад…

Она устало откидывается на спинку стула. Все раздражение, вся обида внезапно испарились; она просто выглядит измученной. Измученной, потерянной и старой. И я чувствую себя последним дерьмом. Второй раз за сегодняшний день.

– Извините, – наконец произносит она, доставая из рукава носовой платок и вытирая рот. – Я не могу вам помочь.

– А как насчет его родственников? Если не ошибаюсь, у него был брат?

Когда она говорит снова, ее голос сух, как бумага.

– Джереми. Мы не общаемся. Поссорились после той проклятой передачи. Пресса преследовала его… не так сильно, как нас, но тем не менее. Он обвинил Найджела. – Она сглатывает комок в горле. – Он даже не пришел на похороны. Это родной-то брат! Никто не пришел. Ни друзья, ни члены гольф-клуба, ни старые коллеги… никто. Он превратился в изгоя, в прокаженного.

У меня в голове на миг возникает картина унылого зимнего кладбища, где у открытой могилы только она и викарий. У Уордов не было детей. Теперь мне интересно: это был сознательный выбор или случайность?

– Вы знаете, как связаться с Джереми?

Женщина вздыхает:

– У меня где-то есть его адрес. Если только он не переехал. Сомневаюсь, что он стал бы сообщать мне об этом.

Она медленно и тяжело встает и подходит к бюро у дальней стены.

– Вот, – говорит через несколько мгновений, протягивая мне листок бумаги. – Это все, что у меня есть.

Адрес в Берфорде. Из тех, которым не нужен номер. Я смотрю на нее:

– Спасибо.

Уорд складывает на груди руки:

– А теперь уходите.

* * *

– Я никуда не поеду, и это мой окончательный ответ. – Маргарет Суонн сидит на краю дивана, сжав на коленях руки.

Эв смотрит на нее, потом на ее мужа, который прячется за мебелью, где Маргарет его не видит.

– Я понимаю, это неудобно… и раздражает… но так для вас будет лучше. Как заметил мистер Суонн, вы живете далеко от ближайшего полицейского участка, и, если сюда внезапно нагрянет пресса и начнет создавать вам проблемы, мы не сможем быстро добраться до вас…

Маргарет исподлобья смотрит на нее:

– Мы уже однажды проходили через нечто подобное, юная леди, если вы забыли. Поверьте мне, нет ничего, что вы могли бы рассказать нам про то, как низко способны пасть средства массовой информации… Вторжения, телеобъективы, свет, направленный на дом всю ночь… Мы были узниками в собственном доме.

– Тем больше причин уехать куда-нибудь на несколько дней. Пока все не уляжется. – Эв поворачивается к старику в надежде, что тот проявит благоразумие, но тот отказывается смотреть ей в глаза.

– В прошлый раз была не просто пресса, – говорит он наконец. – Были граффити, краска на машине и тому подобное. Один раз даже экскременты. Бросили в почтовый ящик. Как и вы, полиция посоветовала нам на время уехать, что мы и сделали, но, так как дом остался пустым, ему был нанесен еще больший ущерб.

Эв кивает. Она в курсе – видела дело, читала полицейские отчеты.

– Правда, тогда мы жили не в этом доме…

Маргарет в упор смотрит на него:

– Я не готова пройти через все это еще раз, Дик, мне просто этого не вынести.

– Могу поговорить с инспектором Фаули, – мягко говорит Эв. – Вдруг мы сможем на время вашего отсутствия прислать сюда полицейского. Чтобы он присматривал за домом.

Маргарет смотрит на свои руки. Похоже, она вот-вот разрыдается.

Суонн вздыхает, подходит к дивану и садится с ней рядом.

– Я беспокоюсь не о доме, черт его побери, Пегги, а о тебе. Ты не так молода, как была. Да и я тоже. – Он берет ее руку. – В этом году ты уже трижды лежала в больнице и еще раз на этой неделе. Ты знаешь, что сказал доктор.

Эв на миг замирает, вспоминая, что они так и не получили разрешения ознакомиться с медицинской картой Маргарет Суонн.

– А что сказал доктор, мистер Суонн?

Он смотрит на нее:

– После того суда моя жена страдает паническими атаками, констебль. А это дополнительная нагрузка на сердце. Мы стараемся избегать стрессовых ситуаций.

– Простите. Должно быть, это очень тяжело. Для вас обоих.

– Не то слово! – Он наклоняется ближе к жене: – Именно поэтому я хочу, чтобы ты послушалась констебля и уехала куда-нибудь на несколько дней.

Женщина смотрит на него со слезами на глазах:

– Куда мы уедем?

Он с нежностью смотрит на нее:

– Не мы, а ты.

Она начинает возражать, но Суонн