Е  С я о с я о. Потом я увлекся художественным моделированием одежды. Мне нравилось придумывать костюмы для артистов, шить, в особенности создавать красивую, модную одежду для женщин.

Л ю  Ф э н. Я об этом написал! Смотри, целый кусок!

Е  С я о с я о. Многие считали, что я не делом занимаюсь.

Л ю  Ф э н. Нынче, чтобы сшить костюм, люди идут в ателье и ждут там по полгода. Товарищи говорят: «Когда Сяосяо был жив, вот хорошо-то было!»

Е  С я о с я о. Они меня еще помнят? Верно, я в самом деле хотел сделать так, чтобы люди выглядели красивее.

Л ю  Ф э н (взволнованно). Я описал твою горячую любовь к искусству дизайна, тут ты был настойчив. Ты был поглощен идеей и трудился без устали!

Е  С я о с я о (радостно). Дай посмотреть!

Т а н  Т я н ь т я н ь. Где? Где?

Л ю  Ф э н (указывая на гранки). Смотрите, вот этот отрывок. «Однажды на улице Сяосяо обнаружил…»

Е  С я о с я о. Эй-эй! Не надо. Вот об этом не пиши! Меня чуть за это не наказали. А ты почему-то расхваливаешь.

Т а н  Т я н ь т я н ь. А почему не надо об этом писать?

Е  С я о с я о. Однажды я встретил на улице женщину в платье необычного фасона. Я с первого взгляда узнал модель Пьера Кардена. Встречал в журнале мод! Хотелось поближе рассмотреть ткань, крой, и я последовал прямо за ней. Кончилось все тем, что она испугалась. Шла-шла и вдруг свернула в какие-то большие ворота. Я за ней. В общем, там меня задержали.

Т а н  Т я н ь т я н ь. За что?

Е  С я о с я о (стыдливо). Так ведь она вошла в женскую баню.

Т а н  Т я н ь т я н ь (долго смеется, бьет Е Сяосяо кулачком по плечу). О-хо-хо! Ну Сяосяо, вот это Сяосяо! Насмешил аж до колик! Лю Фэн, этот эпизод обязательно нужно оставить. Вот это здорово!

Л ю  Ф э н. Сяосяо, ты запрещаешь мне писать то про одно, то про другое, как же мне быть? Честное слово, я хочу написать о тебе как можно лучше, возвеличить тебя. Это же будет зачитано на митинге вместо траурной речи!

Е  С я о с я о. Правда?

Л ю  Ф э н. Конечно. Только так я смогу хоть как-то успокоить свою душу и смотреть тебе в глаза с чистой совестью… Смогу выполнить свой последний долг.

Е  С я о с я о. Не надо. Прочтете на траурном митинге, снова конфуз получится, несерьезно все это!

Л ю  Ф э н. Ты еще не знаешь, мое творение, возможно, заменит со временем твою автобиографию и займет соответствующее место в твоем личном деле. Я должен написать именно так!

Фань, весь в поту, листает в сторонке документы.

Ф а н ь (бормочет). Теперь уж точно не найти… Если бы Сяосяо мог восполнить тут кое-что и написать сызнова, было бы здорово! Эх, Сяосяо, задал ты нам всем задачу…

Е  С я о с я о (подходит к Фаню). А что я должен написать?

Ф а н ь (поднимает голову, видит Е Сяосяо; рассеянно). А-а, Сяосяо! Это вы? Я в полной панике! Не могу найти вашего заявления в партию, не знаю, куда оно подевалось. Вы как раз кстати. Быстренько напишите новое, думаю, успеем. Если неправильно оформим документы, начальство не примет. Нам и так уже устроили разнос. Помогите, пожалуйста!

Е  С я о с я о (взволнованно). Я должен написать, должен снова написать… Я в самом деле хотел бы. Сколько лет прошло. Из меня хоть и не вышел толк, но я стремился… Я все-таки не абсолютный нуль.

Ф а н ь. Конечно-конечно. Вы — слава и гордость нашего учреждения! Быстренько, вот бумага, вот ручка. Давайте. Стол…

Двое актеров труппы подносят поверхность стола, становятся на колени, держат щит над головой, изображая стол. Е Сяосяо склоняется над «столом», несколько мгновений думает, затем начинает писать. Написав, торжественно берет заявление и молча просматривает текст, делает некоторые поправки. С чувством исполненного долга вручает заявление Фаню.

Е  С я о с я о. Я написал. Я знаю, это святое дело. Каждый человек пишет это своим горячим сердцем.

Фань торжественно принимает заявление. «Стол» отступает.

Ф а н ь (берет в руки заявление, удивленно). Как, Сяосяо, тут же пустой лист бумаги! Сяосяо, почему вы тут ничего не написали?

Е  С я о с я о (удивленно). Бросьте шутить. Я все ясно написал.

Тан Тяньтянь и Лю Фэн передают друг другу заявление, в котором нет ни одного иероглифа, переглядываются.

(Огорченно.) А-а! Я больше не смогу ничего написать, я не смогу писать вообще… Я умер, умер!

Т а н  Т я н ь т я н ь (плачет на плече у Сяосяо). Когда ты в первый раз написал заявление, я не должна была смеяться над тобой! Прости меня, Сяосяо… Люди хотят поставить тебе памятник.

Е  С я о с я о. Памятник? Куда там, я такой некрасивый. Да и росточком не вышел…

Л ю  Ф э н. Но ты ведь герой, оказался таким храбрым, встретившись лицом к лицу с бандитами, не оробел!

Е  С я о с я о (искренне). Ты видел? Ты вообще не видел, что произошло! В тот момент… никто не помог мне…

Л ю  Ф э н. О чем ты тогда думал? Что испытывал?

Е  С я о с я о. Перед этими двумя бандитами с ножами? (Сердито.) Как говорил когда-то Наполеон, в первом своем бою у него было одно желание: скорей бы найти сортир.

Т а н  Т я н ь т я н ь (обнимая Е Сяосяо). Сяосяо, какой ты все-таки молодец!

Е  С я о с я о. Я думал лишь об одном — люди не должны красть чужие вещи, распарывать чужую одежду, уничтожать красоту. Я понимал, что нужно их остановить.

Лю Фэн держит в руке гранки, взволнован, о чем-то думает. Соло ударника. А к т е р, надев маску, изображая служащего, с огромной рамой от портрета спускается с помоста.

С л у ж а щ и й. Заведующий Фань, рама для портрета есть. Нужно срочно достать фотографию и увеличить ее. Иначе не успеть к траурному митингу.

Ф а н ь. Я просмотрел все фотографии из спектаклей, ни одной подходящей!

Е  С я о с я о. Вот уж и не красавец был, и не фотогеничен, никогда не любил сниматься.

Л ю  Ф э н (волнуясь). Ищите фотографии спектаклей, можно из них выбрать.

Ф а н ь (найдя