сам поехал в банк. Пронесло...

Бурцев поднял голову, и глаза их встретились. Оба засмеялись.

Вошел, постучавшись, Муслим.

— Кончай, э... — сказал он и значительно взглянул на Бурцева. — В горком вызывают...

...В кабинете Арзуманова вкрадчиво гудел вентилятор. Шаги глохли в мягком ковре. Сквозь плотные шторы окон едва доносились звуки оживленного перекрестка. Обстановка располагала к негромкому, вдумчивому разговору.

— Что ж, товарищи, шум вы подняли большой... — откинулся от стола Арзуманов, выслушав рассказ Бурцева о положении дел на заводе, и, привычно глуша голос, спросил: — А толк будет?

— Если нам в самом начале не подрежут крылья — будет... — ответил Бурцев. — Станок для нас — частность, хотя и важная, хотя и шумят о нем... Да, он сорвал нам программу. Но наш грех, наш и ответ... Материальные потери несем в основном мы. А в сложной обстановке, которая была на заводе, подобная жертвенность коллектива говорит уже сама за себя.

— Пробный камень, так сказать... Ну-ну... — отозвался Арзуманов и, сцепив пальцы рук, перевел взгляд с Муслима на Бурцева. — Но беда в том, что вы сорвали не только свой план, вы подводите других... И можно понять Савина, когда он жалуется на вас...

— Он сам не знает своей пользы, э... — махнул рукой Муслим. — Совсем без станка работал, теперь полмесяца подождать не может? Расширяться он думает, нет? Какой станок получит, э!..

— А вот в этом позвольте сомневаться... — одними губами улыбнулся Арзуманов. Глаза его оставались серьезными. — Я уже слышал однажды подобное заявление...

— Не отказываюсь... — кивнул Бурцев. — Я дал вам свои объяснения... Могу прибавить, что без права на технический риск нельзя мечтать о каком-либо прогрессе в нашей работе. А насколько оправданным был риск — судите сами.... Контрольный срок у нас восемнадцатого июля. Подобное опоздание несравнимо с выгодами, которые даст новый вариант станка.

— Значит, на сей раз твердо? — спросил, помолчав, Арзуманов. — Я попрошу инструктора по вашей группе заводов дневать и ночевать у вас...

— Твердо, э... — ответил Муслим, потянулся было к тюбетейке и смущенно опустил руку.

— Да, здесь главное уже позади... — подтвердил Бурцев. — Боюсь, что больше препятствий встретится в ином... А не рискни мы сейчас, было бы еще труднее.

— Понятно... — произнес Арзуманов и подвинул к себе бювар. — В чем нуждаетесь сейчас?

Бурцев переглянулся с Муслимом. Тот пожал плечами.

— Специально мы не готовились... Трудно сейчас вспомнить все... — сказал Бурцев, разведя руки. — Но основное — снабжение...

— Да, это вопрос особый... Не вы одни жалуетесь... — сказал Арзуманов раздумчиво. — Но все же подготовьте список ваших нужд, поговорим отдельно...

— Хорошо, подготовим... — сказал Бурцев и поднялся с места.

Но Арзуманов удержал его:

— Есть, товарищи, еще одно неприятное дело... Поведя темными маслинами глаз, он внимательно взглянул на Бурцева: — Что у вас происходит с Талановым?

— Это длинно рассказывать... — ответил Бурцев, нахмурившись.

— А все же?.. — настаивал Арзуманов.

— Гармашев рекомендовал его как знающего человека. Да я и сам убедился, что он технически грамотен... — начал Бурцев и, припомнив первые столкновения с Талановым, рассказал о последней попытке объясниться с ним.

Положив руки на край стола, Арзуманов неслышно барабанил пальцами.

— Вкратце — все... — сказал, подумав, Бурцев. — Так наш спор о технике перешел в область мировоззрения... То ли фрондирует, то ли впал в маразм, но в деле он теперь не помощник.

Арзуманов долго молчал и, подняв потупленный взгляд, с сомненьем качнул головой.

— Мне тоже сдается тут что-то скверное... — произнес он и выдвинул ящик стола. — Дело в том, что у меня была его жена и оставила это заявление... Прошу, ознакомьтесь оба...

Перегнувшись через стол, Арзуманов передал Бурцеву два листика, скрепленных канцелярской клипсой.

Муслим придвинулся ближе, и Бурцев вполголоса прочел жалобу на себя. Смысл заявления сводился к тому, что он, Бурцев, из карьеристских побуждений, в погоне за дешевой популярностью, занимается техническим авантюризмом, разваливает работу на заводе и сживает со света, доведя до тяжелой болезни, препятствующего ему честного работника Таланова. Далее следовали обвинения в приятельских отношениях с семьей Сагатовых, в совместных с ними пьянках и в бытовом разложении, выражающемся в сожительстве с личной секретаршей. Заканчивалось заявление просьбой провести расследование.

— Что ж... — поднял глаза Бурцев. — Если не обращать внимания на слог... все правильно.

— То есть?.. — насторожился Арзуманов.

— Ну, как же!.. — иронически дернул бровью Бурцев,. — С семьей Сагатовых у меня не только приятельские, а дружеские отношения. И этой дружбе более двадцати пяти лет...

— Наши станки на СТЗ стояли рядом... — вставил Муслим.

— И пьянка была... — продолжал Бурцев. — Ездил на дачу к другу, повидаться с его женой... По этому случаю шесть человек выпили целых полтора литра сухого вина.

Арзуманов вышел из-за стола и медленно, без улыбки, прошелся по кабинету.

— Честный человек, э?.. — тонко воскликнул Муслим. — Никогда не поверю, что не сам диктовал!..

— Хорошо... — остановился Арзуманов. — Но вы ничего не сказали об одном пункте...

— Да... — ответил Бурцев и посмотрел в окно. — Да... Мы любим друг друга... Этого простить они, конечно, не могли...

— Значит... верно?.. — недоверчиво протянул Арзуманов.

— Да!.. — твердо сказал Бурцев, обернувшись к нему, и заметил, как внезапно осекся на полуслове Муслим.

— Плохо!.. Эх, плохо!.. — встряхнул рукой Арзуманов, словно к ней что-то налипло, и снова зашагал. — Не юноши, казалось бы.

— Он жениться хотел, э!.. — неуверенно сказал Муслим, вопросительно глядя на друга.

— Так за чем же дело стало? — резко обернулся Арзуманов.

— Это зависит не от меня... — хмуро ответил Бурцев. — Большего я сказать не могу...

— Плохо!.. Эх, плохо!.. — повторил Арзуманов. — Неужели вы не понимаете, что по этому пункту вас и будут бить? Пища для скандала благодарная...

Бурцев, стиснув зубы, молчал. Было тяжело и омерзительно сознавать себя почти беззащитным перед явной подлостью.

— Не принимайте меня за ханжу... — остановился возле