Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бурцев поднял голову, и глаза их встретились. Оба засмеялись.
Вошел, постучавшись, Муслим.
— Кончай, э... — сказал он и значительно взглянул на Бурцева. — В горком вызывают...
...В кабинете Арзуманова вкрадчиво гудел вентилятор. Шаги глохли в мягком ковре. Сквозь плотные шторы окон едва доносились звуки оживленного перекрестка. Обстановка располагала к негромкому, вдумчивому разговору.
— Что ж, товарищи, шум вы подняли большой... — откинулся от стола Арзуманов, выслушав рассказ Бурцева о положении дел на заводе, и, привычно глуша голос, спросил: — А толк будет?
— Если нам в самом начале не подрежут крылья — будет... — ответил Бурцев. — Станок для нас — частность, хотя и важная, хотя и шумят о нем... Да, он сорвал нам программу. Но наш грех, наш и ответ... Материальные потери несем в основном мы. А в сложной обстановке, которая была на заводе, подобная жертвенность коллектива говорит уже сама за себя.
— Пробный камень, так сказать... Ну-ну... — отозвался Арзуманов и, сцепив пальцы рук, перевел взгляд с Муслима на Бурцева. — Но беда в том, что вы сорвали не только свой план, вы подводите других... И можно понять Савина, когда он жалуется на вас...
— Он сам не знает своей пользы, э... — махнул рукой Муслим. — Совсем без станка работал, теперь полмесяца подождать не может? Расширяться он думает, нет? Какой станок получит, э!..
— А вот в этом позвольте сомневаться... — одними губами улыбнулся Арзуманов. Глаза его оставались серьезными. — Я уже слышал однажды подобное заявление...
— Не отказываюсь... — кивнул Бурцев. — Я дал вам свои объяснения... Могу прибавить, что без права на технический риск нельзя мечтать о каком-либо прогрессе в нашей работе. А насколько оправданным был риск — судите сами.... Контрольный срок у нас восемнадцатого июля. Подобное опоздание несравнимо с выгодами, которые даст новый вариант станка.
— Значит, на сей раз твердо? — спросил, помолчав, Арзуманов. — Я попрошу инструктора по вашей группе заводов дневать и ночевать у вас...
— Твердо, э... — ответил Муслим, потянулся было к тюбетейке и смущенно опустил руку.
— Да, здесь главное уже позади... — подтвердил Бурцев. — Боюсь, что больше препятствий встретится в ином... А не рискни мы сейчас, было бы еще труднее.
— Понятно... — произнес Арзуманов и подвинул к себе бювар. — В чем нуждаетесь сейчас?
Бурцев переглянулся с Муслимом. Тот пожал плечами.
— Специально мы не готовились... Трудно сейчас вспомнить все... — сказал Бурцев, разведя руки. — Но основное — снабжение...
— Да, это вопрос особый... Не вы одни жалуетесь... — сказал Арзуманов раздумчиво. — Но все же подготовьте список ваших нужд, поговорим отдельно...
— Хорошо, подготовим... — сказал Бурцев и поднялся с места.
Но Арзуманов удержал его:
— Есть, товарищи, еще одно неприятное дело... Поведя темными маслинами глаз, он внимательно взглянул на Бурцева: — Что у вас происходит с Талановым?
— Это длинно рассказывать... — ответил Бурцев, нахмурившись.
— А все же?.. — настаивал Арзуманов.
— Гармашев рекомендовал его как знающего человека. Да я и сам убедился, что он технически грамотен... — начал Бурцев и, припомнив первые столкновения с Талановым, рассказал о последней попытке объясниться с ним.
Положив руки на край стола, Арзуманов неслышно барабанил пальцами.
— Вкратце — все... — сказал, подумав, Бурцев. — Так наш спор о технике перешел в область мировоззрения... То ли фрондирует, то ли впал в маразм, но в деле он теперь не помощник.
Арзуманов долго молчал и, подняв потупленный взгляд, с сомненьем качнул головой.
— Мне тоже сдается тут что-то скверное... — произнес он и выдвинул ящик стола. — Дело в том, что у меня была его жена и оставила это заявление... Прошу, ознакомьтесь оба...
Перегнувшись через стол, Арзуманов передал Бурцеву два листика, скрепленных канцелярской клипсой.
Муслим придвинулся ближе, и Бурцев вполголоса прочел жалобу на себя. Смысл заявления сводился к тому, что он, Бурцев, из карьеристских побуждений, в погоне за дешевой популярностью, занимается техническим авантюризмом, разваливает работу на заводе и сживает со света, доведя до тяжелой болезни, препятствующего ему честного работника Таланова. Далее следовали обвинения в приятельских отношениях с семьей Сагатовых, в совместных с ними пьянках и в бытовом разложении, выражающемся в сожительстве с личной секретаршей. Заканчивалось заявление просьбой провести расследование.
— Что ж... — поднял глаза Бурцев. — Если не обращать внимания на слог... все правильно.
— То есть?.. — насторожился Арзуманов.
— Ну, как же!.. — иронически дернул бровью Бурцев,. — С семьей Сагатовых у меня не только приятельские, а дружеские отношения. И этой дружбе более двадцати пяти лет...
— Наши станки на СТЗ стояли рядом... — вставил Муслим.
— И пьянка была... — продолжал Бурцев. — Ездил на дачу к другу, повидаться с его женой... По этому случаю шесть человек выпили целых полтора литра сухого вина.
Арзуманов вышел из-за стола и медленно, без улыбки, прошелся по кабинету.
— Честный человек, э?.. — тонко воскликнул Муслим. — Никогда не поверю, что не сам диктовал!..
— Хорошо... — остановился Арзуманов. — Но вы ничего не сказали об одном пункте...
— Да... — ответил Бурцев и посмотрел в окно. — Да... Мы любим друг друга... Этого простить они, конечно, не могли...
— Значит... верно?.. — недоверчиво протянул Арзуманов.
— Да!.. — твердо сказал Бурцев, обернувшись к нему, и заметил, как внезапно осекся на полуслове Муслим.
— Плохо!.. Эх, плохо!.. — встряхнул рукой Арзуманов, словно к ней что-то налипло, и снова зашагал. — Не юноши, казалось бы.
— Он жениться хотел, э!.. — неуверенно сказал Муслим, вопросительно глядя на друга.
— Так за чем же дело стало? — резко обернулся Арзуманов.
— Это зависит не от меня... — хмуро ответил Бурцев. — Большего я сказать не могу...
— Плохо!.. Эх, плохо!.. — повторил Арзуманов. — Неужели вы не понимаете, что по этому пункту вас и будут бить? Пища для скандала благодарная...
Бурцев, стиснув зубы, молчал. Было тяжело и омерзительно сознавать себя почти беззащитным перед явной подлостью.
— Не принимайте меня за ханжу... — остановился возле