Наконец, вошли в относительную прохладу дома – каменного, большого, с надстроенным десять лет назад  деревянным вторым этажом.  Делала проект я, перепланировкой и стройкой  тоже руководила я и сейчас с удовольствием осматривалась вокруг, а потом  обнималась и расцеловывалась с родственниками.  Кого-то из женщин я уже видела в саду, пробегающих с тарелками в руках, кивала, махала им руками и невольно принюхивалась –  в желудке ощущалась пустота,  сказывались двое голодных суток.  А настроение зашкаливало от немыслимой эйфории, я и шла-то – не шла, а танцевала, летела над землей.

   То, что нужно будет объясняться с родителями, выдать свою военную тайну Коле, потом возвращаться непонятно куда, а перед этим – опять в Длинное, которое больше не казалось мне таким уж привлекательным – до следующего цветения липы…  Это сейчас было не важно – я переживала самое, наверно, счастливое время в своей жизни, хотя УЗИ  Валя не советовала и точно сказать пока ничего не могла – матка в тонусе, так перед месячными так и должно быть.  Ждать задержку?  Да вообще не вопрос – я-то знала, что там уже не пусто, потому что сама себя не узнавала с этими переменами настроения и слезливостью.

  -  Переоденься, Аленка, - гладила меня по спине мама, - в жару пропадешь в шелках своих.

-  Они натуральные, мам, - обнимала я ее в ответ, -  переоденусь, само собой, только после душа.

-  Я недавно набрал воды, еще не прогрелась, - прогудел батя, - к вечеру будет, как парное молоко, а то – на речку сходите.

   Я радостно встрепенулась, но потом вспомнила о нынешней экологии, благополучие которой сейчас везде под большим вопросом – особенно в низовьях  рек.  А еще о не совсем определенном, но скорее всего - нежном своем состоянии, и  засветилась ему в ответ:

-  Спасибо, батя, тогда в душевую схожу перед сном, - и повисла у него на шее, еле дотягиваясь, чтобы обнять.  Коля был таким же высоким, как он, и мы с мамой казались совсем маленькими рядом с ними.

   Он слегка приподнял меня на весу, отметил: - Худая, что ли?

-  Откормите, она на целую неделю к вам, -  подсказал брат, - а бабаня спит?

-  Спит, к столу потом выйдет, с ней в комнате Боровичок – рисует.

   Боровичком звали старшую дочку Коли – мою племянницу.  Она не была толстой, скорее – плотной, сбитой.  Был еще племяш Саша четырех лет. Коля спросил маму:

-  Ты что – Аську сюда позвала?

   Мне не понравилось, как он это сказал, я не поняла  этот его тон, как и мамин виноватый ответ: - А как, Коль?  Племянники же Аленкины, давно не виделись.  И ты мою сторону знаешь…

-  Да уж знаю, маманя, - скрипнул он зубами, а я сделала для себя зарубку на ум – узнать потом, в чем тут у них дело, и почему на этом празднике жизни Коля не хочет видеть свою жену?

   Скоро мы сидели в тени под грушей,  и мне совсем уже не хотелось уходить куда-то и скрываться от родни, как собиралась вначале.  Валя сказала, что к вечеру температура может подниматься, но в этом нет ничего страшного. А сейчас, выслушав пожелания здоровья и похвалы моему цветущему виду от родственников, я с удовольствием пробовала все угощения, приготовленные мамой.  Отказавшись от рюмки прошлогодней вишневой наливки и объясняя это жарой,  наелась до отвала и стала прислушиваться к разговорам за столом.  Все почти то же, что и всегда – преимущества роторной системы обмолота, недостатки молотильного барабана и классического соломотряса, цены на  семенную суперэлиту в этом году…

-  Коль, а они  о чем-нибудь  другом говорят когда? - шепнула я брату.

-  А то, - усмехнулся  он, - отбраковка, типичные колосья, стабильность многолинейных сортов, потомство, каждый колосок знать в лицо… они живут этим, радуйся, что уже смирились.  Так что  пускай себе.  Дела идут неплохо, кажется...

-  Кажется?

-  Я редко бываю у них, Алена.  Чаще, чем ты, но все равно редко, а заводить разговоры на эту тему...

-  Длинный у нас будет разговор.  Я говорила, что у меня к тебе дело?   Когда ты сможешь?

-  Сегодня и смогу.  Пойдем вечером на Дон, посидим…- смотрел он на  Настю, которая подходила к нам.  Колина жена была тоненькой, как девочка и рыжей.  По-хорошему рыжей – по красивому, и моложе его на шесть лет.  Как и я, она была в просторном сарафане и балетках.  Она  шла к нам, и Колька смотрел, как она плывет, а потом отвернулся.  Настя  поздоровалась со мной, неловко ткнувшись в щеку, спросила у мужа,  глядя куда-то в сторону:

-  Коля, ты будешь сегодня дома?

-  Не знаю.  Если и буду, то поздно, - нехотя отозвался тот, - сестра приехала.

-  Хорошо, тогда я пойду – посижу вместо Боровичка с бабаней.

-  Ага, иди, - разрешил брат.

    Настя  поплыла в дом, а он опять смотрел… потом, почувствовав мой взгляд, криво улыбнулся и  опрокинул в себя рюмку.  Я попросила:

-  Не напивайся, ты нужен мне трезвым.

-  Вторая, Ален.  Я больше двух не пью… и еще я закусываю, - набросился он на еду, чтобы я не вздумала, очевидно, распрашивать дальше.  Все это не нравилось мне категорически.

   Народ постепенно оживился, несмотря на жару - иммунитет на нее сказывался.  Вино веселило, и на том краю стола вскоре запели…  А я увидела бабаню, которую подводила к столу Колина жена и поспешила навстречу.  Усадила ее рядом с собой, разговорилась с ней, стала кормить и  отвлеклась от основного действа.

   Совсем  пропустила, как спели «Скакал казак…», потом еще что-то, а мы говорили с бабушкой о моей работе, о дороге, погоде у нас, о новых  вагонах с туалетом в каждом купе и кондиционером…  И вдруг я насторожилась от словосочетания, прозвучавшего в следующей песне –  мазнуло что-то по сознанию… что оно там затронуло –  без понятия, потому что никаких ассоциаций начало песни вызвать не могло.  А может, дело было в общем ее смысле – я же хорошо знала ее и помнила.  А только я  смолкла на полуслове -  горло  пережало, затрудняя дыхание.

-  Не для меня… - глубоким басом завел батя, - цвету…еут са-ады…

-  Не для меня Дон разолье-отся, - грянули хором родственники, - там се-ердце девичье забье-ется… с восторгом чувств – не для меня…

   Коля тронул меня за плечо, я обернулась, как во сне… брат провел ладонью по моей щеке, вытирая с нее слезы,  спросил в ухо: - Соскучилась?

    Я отрицательно мотнула головой, прислушиваясь к песне –  вся была там – в ней:

-  Там дева с черными бровя-ами… - она  растет не для меня-а….

    Пережатое горло потихоньку отпускало.  Я глубоко вдохнула, набирая полную грудь воздуха, улыбнулась брату – кривовато, наверное,  получилось, и в свою очередь затянула, присоединяясь:

-  А для меня-а…!   Кусо…еок  свинца-а!   Он, - задохнулась  внутренним рыданием, - в тело белое вопье-ется-а…!

   И смолкла…  больше не могла –  сцепила  челюсти, потряхивало, будто в истерике, а может, это она и была.  Потому что -  «признайся – для меня  выросла такая, меня ждала?»…   Боже-Боже… - заливалась я слезами.  Бабаня погладила меня по спине, потянулась через меня, толкнула Колю: