голос уверенно-испуганный, похож на начальника.

— И что собираешься делать?

Я не удержался.

— Писать книгу, — ответил я.

Не смог отказать себе в удовольствии.

— То есть книгу? — Роман поднялся со скамьи. — Какую?

— Эту самую. Про исчезновение.

— Но ее же я пишу, — возразил Роман.

— Ну и пиши. И ты пиши, и я. Потом посмотрим, у кого лучше. Культурный дарвинизм. Я, пока ехал, и название придумал. «Раскопки в Муми-доле».

— «Раскопки в Муми-доле»?! Ты же не хотел книгу писать!

Роман произвел руками незаконченное движение, словно собирался схватить меня за толстовку, а лицо у Романа вытянулось, стало обиженное и детское, вероятно, он на самом деле рассчитывал сочинить роман.

— Да ладно, Рома, шучу, — выдохнул я. — Не нужна мне твоя книга, пиши сам. А я… А я стану делать вид.

Это было смешно. Иногда я работал над книгами, но никогда не делал вид, что работаю над книгой.

— Я стану делать вид, а они на это поведутся.

— Поведутся? — спросил Роман.

— Абсолютно. Мы еще с места не сошли, а Хазин уже пену пустил. И Федя прибежал на вокзал на задних лапках. А если мы попробуем поговорить с местными… Сам Механошин восстанет из рыбьего праха и начнет ломиться в мою несчастную сторожку.

Пожалуй, неудачная шутка. Прости меня, Механошин.

— Для начала предлагаю посетить краеведческий музей, посмотреть на Бородулина. Можно сейчас сходить, тут недалеко.

— Предлагаю сначала пожрать, — сказал Роман.

— Пожрать?

— У меня со вчерашнего остался суп из сайры. Ты как?

Суп из сайры.

— Я очень хорошо варю рыбный суп, — заверил Роман. — Пришлось научиться, выбора не оставалось.

— Суп так суп, — согласился я.

— Вот и отлично. А ты в курсе, что если в суп из кильки в томате добавить лайм, имбирь и кокосовое молоко, то получается том ям. Один в один.

Но том яма у Романа сегодня не было, только из сайры. Сайра, вода, луковица, лавровый лист, сайры лучше две банки.

Мы отправились через парк к улице Любимова.

Хвои в этом направлении было гораздо больше, и она свалялась как войлок, что создавало затруднения для продвижения, приходилось либо брести напролом, либо задирать, как цапли, ноги.

— Наличие кепки позволяет нам провести сравнение, — рассуждал Роман. — Это первое, что приходит в голову…

Хвоя неприятно забилась в кроссовки и колола ноги.

Парк. Я знал его зеленым. Сложно поверить, но мы с бабушкой ходили в парк за грибами, бабушка могла найти грибы где угодно и в любое время года, хоть ранней весной; в парке росли в основном белые. Думаю, сейчас найти здесь грибы не получилось бы и у нее. Нет, здесь еще оставались небольшие островки жизни — откуда-то появились зеленые шишки, но… После сорока приметы осени видишь все чаще.

Бабушка говорила про чай — что чай ненастоящий. По мне, чай как чай, но бабушка настаивала, что он и близко не похож на тот, что продавался раньше. Я не знал вкуса настоящего. Но я помнил, как Ингирь кишел рыбой. Мы подбирались к берегу и топали — из воды выскаивали тучи перепуганных мальков, на которых из глубины тут же кидались голодные окуни. А в две тысячи первом рыбы не было, и для тех, кто родился в начале века — это обычная картина. Мы живем в засыхающем мире, пленка крутится все быстрее, иногда цвета почти неразличимы, и людям не снятся мобильные телефоны. Железный забор вокруг парка проржавел и лишился большей части прутьев, сохранившиеся были вывернуты и искалечены — видимо, следы работы черметчиков.

— Думаю, тот, кто отправил тебе кепку, рассчитывал именно на это. На то, что мы станем искать где-то здесь…

Протиснувшись через забор, мы оказались на Любимова и двинулись в сторону Сорока лет Октября, что немедленно вызвало у меня подозрения. Роман развивал тактику нашей деятельности:

— Можно осторожно попробовать собрать образцы у фигурантов. Волосы, окурок сигареты, ногти…

Роман явно злоупотреблял платформенными сериалами, впрочем, он прав насчет того, кто послал кепку, не исключено, что он тоже ценил платформенные сериалы.

— В принципе, неплохо, — согласился я. — Волос Зизи — моя давняя мечта, ребро Механошина — достойная цель. А еще можно обойти всех наших друзей, щелкая у них под носом зажигалкой, кто дернется — тот Черный Папа. А курить станем по очереди. Смотри-ка…

Напротив здания Первой школы блестел новенький билборд. Место вокруг него расчистили от посторонней зелени, чтобы было видно с разных сторон. Билборд в той же стилистике, что и в Овражном, содержание отличалось. Немолодой, но энергичный дядька в комбинезоне сидел за штурвалом комбайна, плывущего по неоглядным пшеничным пажитям. Далеко, на горизонте, поднимались белые, как паруса, корпуса зернохранилищ, механизатор уверенно вел машину торным путем продовольственной безопасности, «Достаток — уже сегодня!» — энергичным шрифтом сообщал билборд от лица хлебороба.

— Избирательная кампания скоро, — пояснил я.

— Вижу…

Роман сфотографировал билборд.

— Кстати, а куда мы идем?

— Ко мне. Я остановился у Снаткиной.

Если Снаткина жива, то у нее непременно кто-то останавливается. Роман стал рассказывать, как это случилось с ним, а навстречу опять стали попадаться люди, видимо, шли на работу.

— Я думал поймать возле вокзала такси — они там обычно стоят. Таксисты всегда знают, где что найти, но их не было. Потом смотрю — Снаткина чешет. Как всегда, с велосипедом…

Я слушал. Мы уже повернули на Сорок лет Октября.

— У нее есть еще комната, хочешь — переезжай, — предложил Роман. — Та же самая комната…

Та же самая комната ждет меня.

— Я подумаю… — сказал я. — Говорят, Снаткина ку-ку.

— Ку-ку, но так, без фанатизма, примерно на прежнем уровне. В чем-то стало даже лучше.

— В чем же?

— Теперь она смотрит телевизор в наушниках — сильно оглохла.

Снаткина оглохла. И Снаткина туда же, небесконечна.

— Проскрипции по вечерам сочиняет.

— Что? — не расслышал я.

— Записки. Вроде как донесения, работает каждый день.

— Кому доносит?

— Я так думаю, мирозданию.

Дом Снаткиной, как ни странно, увеличился в размерах. Я думал, случится иначе — дом съежится, как парк, одичавшие яблони повалят штакетники, борщевик перешагнет через канаву и войдет в сад. Но все оказалось по-другому. Снаткина нарастила дом немалым количеством приделок: двухэтажный сарай рядом с баней, погреб возле колодца, то ли большой парник, то ли оранжерея, то ли беседка, мансарда там, где были наши комнаты, еще один гараж и еще одна баня. Старый дом потерялся где-то внутри, а новостройки успели обрюзгнуть и облезть.

— К чему эта обильная архитектура? — спросил я.

— Я особо не спрашивал. Думаю, это строилось впрок. Вот моя бабушка, как только у нее появлялись