– В смысле? – арестованная резко вскинула голову, и глаза ее загорелись животворным огнем! А Аркадий Григорьевич пожалел, что спросил – на «предварительном» допросе женщина все равно не расколется.

Он молчал, сгибал ее пополам своим тяжелым взглядом.

– Господи, так он ушел от вас… – женщина расслабилась и радостно рассмеялась. Настолько радостно, что слезы брызнули из глаз, она их вытерла и закашлялась. А когда успокоилась, сказала дрогнувшим голосом: – Вы что-то спросили, Аркадий Григорьевич?

– Я спросил: где скрывается ваш сообщник? – угрюмо повторил Кудесник. Он не был настроен на беседу с пристрастием, просто прощупывал «клиентку», фиксируя ее сильные и слабые места. – Повторяю, Ксения Михайловна: ГДЕ?

– Вы не поверите, – снова засмеялась женщина, – но скорее всего в Караганде… Нет, действительно, Аркадий Григорьевич, у Никиты там проживает горячо любимый двоюродный брат, которого он уже лет двадцать не видел. Серьезно, не знаю, – она стерла улыбку и открыто посмотрела полицейскому в глаза. – Вы всерьез считаете, что Никита будет скрываться в том месте, о котором я знаю?

– А вы все-таки подумайте, – иезуитски оскалившись, настаивал Кудесник. – Время у вас есть, Ксения Михайловна, подумайте. Но времени не много, тянуть не стоит. Только так вы можете облегчить свою участь – больше никак. В противном случае… – он не стал продолжать, а Ксения ждала, посмотрит ли он на трубу. Но не посмотрел, ограничился многозначительным многоточием.

– Почему меня не вызывают на официальные допросы? – спросила она.

– А мы с вами уже расстаемся? – удивился Кудесник и шагнул к двери. – Все зависит только от вас, Ксения Михайловна. Согласитесь сотрудничать – будут вам и приличные условия, и адвокат, и справедливый судебный процесс. Не согласитесь… – боже, как он надоел со своими многоточиями!

– Кстати, я женщина, – сказала Ксения. – Я хотела бы помыться, сменить одежду, получить зеркало, расческу и пачку гигиенических прокладок, потому что… скоро уже надо. И только после этого мы с вами, Аркадий Григорьевич, сможем провести предварительные консультации по поводу взаимовыгодного сотрудничества.

– Позвольте встречное условие, – ощерился Кудесник. – Для начала мы проведем, как вы выразились, предварительные консультации, а потом уж мы подумаем, что с вами делать как с женщиной. Договорились? – он шагнул к двери.

– Как себя чувствует Пал Палыч? – спросила она в спину.

– С Пал Палычем все в порядке, Ксения Михайловна, – уверил Кудесник, но от Ксюши не укрылось, как мимолетная тень омрачила осунувшееся лицо «шерифа». – Он работает, все хорошо, спасибо, что спросили.

– Работает? – удивилась Ксюша. – Это в его-то состоянии ограниченной вменяемости? Впрочем, простите, Аркадий Григорьевич, должно быть, подобное состояние – обычное для тех, кто нами правит…

Подполковник не стал бить ее головой об стену, вступать в пустопорожние пререкания, просто выразительно покосился на трубу и покинул помещение.

Возможно, была ночь. Биологические часы еще слабо улавливали это время суток. Она уже стала засыпать, как в камеру вторгся контролер Кузьмич с табуреткой. Смерил арестантку плотоядным взглядом, ухмыльнулся, встал на табуретку и что-то подкрутил в видеокамере. Опустился, хотел ей что-то сказать, потом махнул рукой, хищно поклацал зубами и убыл. Вскоре лампочка под потолком потеряла накал, свет остался, но очень приглушенный.

Ночка выдалась сложной. Поначалу она не спала, ждала у моря погоды. Но сон сморил, было не по силам с ним бороться. «Ладно, – сказала она себе. – Будь что будет. Ты все равно не сможешь не спать сутками напролет. Главное, что с Никитушкой все в порядке. А если дверь загремит, ты все равно проснешься».

Но Ксюша не слышала, как загремела дверь! Когда очнулась, в камере царила темнота, а ее стаскивали со шконки, затыкая рот! Девушка омертвела от ужаса – может, снится?

– Тихо… – просипели ей на ухо. – Все в порядке, веди себя прилично…

Не сказать, что ее успокоили эти слова, но она не сопротивлялась – возможно, от того, что слегка надавили на какую-то точку в районе ключицы, и Ксюша сделалась шелковой. Все происходило стремительно! Ее вытащили из камеры в коридор, где свет горел вполнакала, было не видно, кто ее тащит. Она споткнулась обо что-то, глянула вниз, узрела ноги «вырубленного» контролера – форменные штаны, стоптанные ботинки и волосатые лодыжки. Тащили дальше – за поворот, мимо застекленной будки, из которой доносился богатырский храп, в темный двор, озаренный лунным светом. Приближался КПП – стальные ворота в промежутке между мощными серыми стенами, правее ворот – «вертушка», будка для охраны. «Элвис вышел из здания… Элвис вышел из здания…» – забилось почему-то в голове. Какого черта? Там же охрана!

И только она успела об этом подумать, как со стороны КПП разгорелась жаркая стрельба! А ее продолжали тащить как ни в чем не бывало! Взгромоздили на ступени, прижали лицом к стене.

– Чисто! – прокричал знакомый голос. – Давай ее сюда!

И снова волокли – она и сама могла бы побежать! Мимо «вертушки», по узкому коридору, мимо каких-то стонущих и возящихся тел. «Ведущий» поменялся – ее схватили на руки, девушка почувствовала, как взмывает над землей, набирает скорость… Топот, крутые виражи, жесткая посадка на заднее сиденье автомобиля. Ее укладывали, что-то подбивали под голову, потом пробормотали:

– Все будет елочкой, милая, прости, нам придется немного побегать, и лучше, если это произойдет без твоего участия. На-ка, выпей… – голову приподняли, и она заглатывала подслащенную водичку, лакала, как котенок, жидкость текла по лицу на грязную одежду… Потом откинула голову, и последнее, что запомнила, – как простуженно завелся мотор…

Она спала всю ночь, весь день и добрую половину вечера. Когда очнулась, за бортом автомобиля уже темнело, девушка лежала по-прежнему на заднем сиденье, но в другой одежде, от нее уже не пахло потом, как от бурлака на Волге, и волосы на ощупь были мягкие и шелковистые. Но сознание работало отвратительно, и зрение барахлило. Однако отметилось, что с переднего сиденья над ней склоняется не кто-то страшный, а ее Никита, ласково гладит по лицу, говорит какие-то нежности…

Она не выдержала, заплакала, обняла его руку.

– Все, родная, все, – бормотал он. – Теперь все будет хорошо, ужасы кончатся, и все в итоге поженятся.

– Где мы, Никитушка? – всхлипывала она, всматриваясь за окно. Машина стояла на обочине, вокруг машины громоздился лес – березовый, осиновый, с непроницаемой стеной подлеска.

– Мы в Зубцовском районе, дорогая, здесь спокойнее, чем в Качалове. Сейчас нам нужно заехать в одно секретное местечко, где я должен встретиться с хорошими людьми, а потом мы с тобой поедем на все четыре. Поспи еще немного, договорились? В последние сутки у тебя это здорово получалось… – он завел машину и вывел ее на грунтовую дорогу.

Они проехали через тихую деревушку, в которой не было людей, но тоскливо выла собака, и приблизились к приземистой невзрачной избе, у которой стояли несколько неприметных машин.