вздёрнув брови и точёный подбородок, удивилась Королева, будто о существовании таковой доселе и не подозревала. — О чём ты, Адалин?

— Я о тех «конных и оружных», которыми пока заправляет Аманир. — Фладэрик с мимолётным смешком отложил кодекс на шкуры и невзначай подался вперёд.

Ослепительная нежность в отражении непроницаемо улыбалась, задумчиво поглаживая бархатистую щёчку тончайшей работы резным гиацинтом, не иначе, сотворённым умельцами Дзедзнэ по особому заказу. В Резном Квартале Армандирна, да и в Златых Вёрстах столичного Дзвенцска, подобных побрякушек не водилось. Даже из-под полы.

Задумчиво постучав «цветочком» по скуле, синеглазое создание мурлыкнуло чуть слышно и коварно:

— Мне передали, что ты успел перемолвиться словечком с одним из Командиров. Как здоровье старого Корнэля? Колени всё ещё беспокоят?

— Скорее всего, — даже не моргнул Упырь. — Годы берут своё. В здешних краях и по такой погоде — не удивительно.

— Возможно, — томно отозвалась правительница и небрежно запустила надоевшую игрушку по столу. — Джебрики, вроде, бывшие министериалы Адалин? Твой отец даровал им бенефиций и ввёл в число Малых Благородных Домов, — Фладэрик без видимой заинтересованности пожал плечами. — Любопытно. О чём ещё вы говорили, кроме… довольствия?

— О Радэрике, — не соврал прелагатай.

— И впрямь. Твой младший брат хочет стать Лучистым, — припомнила Айрин. — Занятно. Он похож на тебя? — Старший Адалин вновь лишь пожал плечами. — Я позабочусь о его Вызове, — елейно проворковала Королева, жмурясь.

К обычным, воспринимаемым неизбежным злом, ароматам королевских покоев примешался не сразу опознанный из-за его непредсказуемости запашок. И то был вовсе не птичий дух, как сперва не без злорадства подумалось Упырю. Пахло иначе, лесной прелью и кузней. А ещё — отдалённо — горным сквозняком, как на террасах скального Гравароса. Фладэрик прикусил угол рта и тоже машинально прищурился.

Королева примерила очередной перламутровый атласный туалет, утончённая и невинная, точно ландыш в буреломе. Затканное серебром платье, узкие рукава, безупречный ворот. Никаких следов — портрет записной непорочности. Жемчуга на шее и в ушах. Нежнейший румянец цветет на гладких скулах. Айрин безукоризненно разыграла внезапный приступ благонравия, одарив отражение робкой улыбкой.

— Странный взгляд, Адалин, — так и не дождавшись не только предсказуемых комплиментов, но вообще реакции, заметила уязвленная повелительница и вернулась к прерванному разоблачению.

Упырь усмехнулся:

— Госпожа сегодня особенно свежа и как никогда прекрасна. И не предположить, что колдовала… — Следующим «взором» дивноокой смело можно было выбивать ворота замка.

Упырь, перехвативший стремительный, точно бросок разъярённой змеи, взгляд сапфировых омутов, подумал именно так. И меланхолично усмехнулся, поднимаясь. Напряжение в лице самодержицы настораживало, но Адалин изо всех сил прикидывался праздным и ленивым. Но он уже заметил пустые клетки. Голосистых истеричек осталось куда меньше, чем их витиеватых узилищ. Гоэтия. Тёмная ворожба.

Фладэрик коснулся горделиво расправленных плеч, мимоходом погладил золотистую волну благоухавших бергамотом локонов. Королева вновь потупила бесподобные, коварные глаза. И улыбнулась. Плотоядно, не чарующе:

— Сегодня у нас состоялась небезынтересная беседа с мессиром Гуинхаррэном, Вторым Советником и твоим, как выяснилось, большим почитателем, — заметила она чуть слышно и прикусила нижнюю губу, как будто вспоминала изысканное лакомство. — Пришлось проверить полученные сведения. Мне он не показался достаточно… искренним.

Упырь задумчиво оглаживал точёные плечи и невзначай перебирал бусы, когда неожиданно отчётливо вообразил, как скручивает клятое ожерелье гарротой. И поспешно отогнал заманчивую картинку. В посеребрённом стекле отражалось крайне злое, бесконечно жестокое лицо, вельможе не позволительное.

— Тебе приятно будет узнать, что мессир Гуинхаррэн с честью выдержал… разговор, — добавила Айрин едко.

— Мне приятно будет узнать, что Розе и её дивной Госпоже ничто не угрожает, — галантно отозвался старший Адалин. Равнсварт благосклонно кивнула и охотно подставила нежную шею шершавым пальцам. Фладэрик давно подозревал, что пленительное змейство догадывается, подозревает нечто на его счёт. Не зря же подпускает угрозы через раз. И теперь не без язвящей самоиронии угадал нездоровое удовольствие, что испытывала королева в подобных ситуациях. От этих мыслей Упырь разозлился пуще прежнего и наклонился к ароматному виску, чтобы скрыть холодный взгляд.

Айрин внезапно ухмыльнулась:

— Очень надеюсь, Адалин. Потому что, знаешь… я люблю тебя. — Прелагатай, чуя подвох, замер. Слова прозвучали скорее предупреждением, многообещающим посулом, и совсем не в том тоне, что пристал волнующим девичьим признаниям. Омуты тёмных глаз в полумраке, нагнетаемом открытым очагом, смотрели пристально и жутко. — И ты будешь со мной. Так или иначе.

«Любопытно поглядеть на то «иначе»», — мрачно подумал Фладэрик, но от ремарок удержался. И вместо этого изобразил безобидную усмешку:

— Моя прекрасная госпожа второй день кряду признаётся мне в любви. Чем я заслужил подобное счастье?..

Глава 6. Всё закончить

Тонкий аромат вербены и бергамота вился шёлковыми лентами среди густых и терпких ароматов спальни: жара камней, тяжелого духа очага, давящих мехов и не остывшей плоти. Фладэрик опять стоял над спящей королевой, прикидывая, смог бы задушить её во сне. Хрупкая и нежная фигурка: точёный абрис идеального лица, рассыпанные в беспорядке золотые кудри, изящные запястья и гранёные лодыжки, не ведавшая деторожденья грудь.

«Убей её, — шепнул из тени Валтар. Упырь почти услышал, как по плитам пола прокатилась за спиной отрубленная голова. — Казни ведьму, Адалин. Ты теперь Кромешник, тебе решать и совершать. Убей её, и кровь не прольётся».

Адалин брезгливо искривил сухие губы. Неувядающая красота порока. Возможно, морок прав. Но предательское убийство спящей королевы в спальне — от одной мысли становилось тошно. Обескураженных придворных хватит удар, а смутой в Розе наверняка воспользуется свежеобретённый южный «друг».

Фладэрик покрутил блекло светящуюся серьгу. На пальцах танцевало невидимое пламя, искрило и кололось, обжигая изнутри. Нечто подобное прелагатай уже испытывал однажды при посвящении на главном капище у Драб Варьяна. Беггервран тогда сжевал какой-то жухлый бледный корешок, кроваво улыбнулся в полумраке и ехидно уточнил: «Что, защекотала Кромка, почуял липкий поцелуй?». Поцелуй это не напоминало. Скорее прикосновение русалочьей руки. Потому Фладэрик лишь потянул плечами.

Сейчас шаманский знак на шее будто бы нагрелся. И не он один.

Упырь пощупал заряженные побрякушки. Он не собирался колдовать, так, чуть заморочить Айрин, чтоб сильно по нему не тосковала.

Но в жаровнях вдруг полыхнуло болотными огнями, и под ногами зашуршало битое стекло по белым, свивавшимся узорами окатанным камням. Ложе охраняли птицы. Не те крикливые пеструхи, что проснулись и робко сбились в золочёных клетках. Призрачная высокая фигура распростёрла дымные крыла над спящей королевой. Когтистые лапы исполинского орла тонули в меховых волнах. А вокруг бледного лица венцом из змей вились в беспорядке космы, что чернее мрака. Перья твари отливали серебром. Вострую девичью грудь покрывала чешуя. У могучих ног сверкали зоркими глазами огромные зубастые вороны.

Фладэрик усмехнулся дикому видению