Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теологические вопросы
Несмотря на множество различий и вариаций левого христианства, представляется, что нет какой-то христианской деноминации или традиции, которая была бы более склонна к социалистической или радикальной политике. На этих страницах мы во множестве различных контекстов упоминали католиков; членов Англиканской и Епископальной церквей, как англикан, так и евангелистов; представителей белой и черной церквей; приверженцев целого спектра протестантских деноминаций – лютеран, реформистов, методистов, баптистов, конгрегационалистов, пресвитериан и других; а также тех, кто придерживается более своеобразных, неинституциональных форм христианства. Что, по-видимому, важно – так это то, что, какую бы деноминацию или традицию мы ни рассматривали, с большей вероятностью политической левой окажутся близки те ее представители, кто подходит к Библии, теологии и Церкви наиболее либерально (впрочем, и это – не универсальное правило).
Яснее всего это видно на примере феминистской, вуманистской, ЛГБТ+– и квир-теологии, а также других теологий освобождения, принимающих интерсекциональный подход. Он заметен в используемой Розмари Редфорд Рютер и другими феминистками «герменевтике подозрения», которая подвергает прямое прочтение Писания читательской критике, чтобы избавиться от «патриархальных» предрассудков пророков и апостолов, которые якобы сами не понимали «пророчески-освободительную» тему передаваемых ими посланий. Как мы увидели, для поддержания феминистской теологии требуются идеи нехристианских традиций – язычества, гностицизма, викки. Некоторые, как Мэри Дейли, при этом даже отходят от христианства. Те же проблемы очевидны с ЛГБТ+– и квир-теологиями, которые стремятся выстроить теологию освобождения вокруг образа жизни, который Библия описывает как греховный. Отчасти это объясняет методологию Гэри Дэвида Комстока, который заявляет: «Христианское Писание и традиция – не авторитеты, у которых я ищу одобрения». По его мнению, они должны рассматриваться как «материал, в котором я ищу руководства и уроков, а также институты, которые я пытаюсь интерпретировать, реформировать и изменять»[929].
Критика такого подхода состоит в том, что он уже не рассматривает Библию и церковное учение как основу теологического и идеологического мировоззрения, но, напротив, его сторонники изначально принимают некоторое мировоззрение, которому затем позволяют влиять на трактовку Библии и учения Церкви. Впрочем, эта проблема касается не только тех теологий, которые фокусируются на поле, гендере и ориентации. Христиан, симпатизирующих социализму и коллективистскому общественному устройству, также обвиняли в том, что они не выводят свои политические и экономические воззрения из Библии и церковного учения, но приписывают их этим текстам. Стюарт Хедлам, к примеру, утверждал: «Все эти идеи, которые мы сейчас выражаем размытыми понятиями „солидарность“, „братство“, „кооперация“, „социализм“, кажется, живо представлены в учении Иисуса Христа»[930]. Густаво Гутьеррес настаивал: «Вся атмосфера Евангелия – это постоянное притязание бедных на право быть услышанными, на то, чтобы получить преимущественное внимание со стороны общества, требование подчинить экономические потребности потребностям обездоленных»[931]. Однако текст Евангелия, если читать его прямо, пусть и содержит однозначные осуждения экономической несправедливости и угнетения, все же не дает доводов в пользу социального коллективизма. Чтобы увидеть их, вероятно, требуется герменевтика – метод экзегетики, который уже исходит из социализма, обращается к Библии в попытке найти там социализм и поэтому находит то, от чего отталкивается и что ищет.
Концепция, лежащая в самом центре христианского социализма, – братство – сама по себе спорна. Приложение братства ко всему человечеству, каждому индивиду без различия требует универсального понимания отцовства Бога, что не подтверждается Писанием. Консервативное (с точки зрения теологии) понимание заключается в том, что детьми Бога являются только те, кто примирился с Ним через веру во Христа. В Новом Завете братство упоминается в контексте разделения между верующими и неверующими, спасенными и неспасенными: Христос заявляет, что его «братья» – это те, кто следует за ним и исполняет его волю (Мф. 30: 32); в Деяниях апостолов «братья» – это те, кто обратился ко Христу вопреки противникам Евангелия (Деян. 14: 2); Павел заявляет римлянам: «Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего, дабы Он был первородным между многими братиями» (Рим. 8: 29). Катехизис Католической церкви (ст. 4, разд. 2, 2: II) утверждает, что братьями являются те, кто примирился с Богом. В подтверждение этого он цитирует Киприана Карфагенского[932]: «Человек новый, возрожденный и восстановленный своим Богом, по Его благодати, прежде всего говорит: „Отче“, потому, что соделался уже сыном Его». В Лондонском баптистском вероисповедании 1689 года (18: 2–3) присутствует такой же акцент. Можно привести и больше примеров, но очевидно, что ни братство, ни отцовство Бога не универсальны. К тем, кто по ошибке заявляет о том, что он является сыном Божьим, Христос обращает мрачное послание: «Если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы Меня, потому что Я от Бога исшел и пришел; ибо Я не Сам от Себя пришел, но Он послал Меня. <…> Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (18: 2; Ин. 8: 42, 44).
Влияние этих слов на христианскую левую мысль очень глубоко. Если Бог – не всеобщий Отец, как утверждал Фредерик Денисон Морис столько лет назад, то не существует и всеобщего братства людей. Если не существует всеобщего братства людей, то рушится основополагающая концепция левого христианства – христианского социализма, социального евангелизма, теологии освобождения, – а вместе с ней рушится и основа послания о кооперации, равенстве, справедливости и освобождении. Возьмем, к примеру, часто цитируемый левыми христианами отрывок об отделении овец от козлищ, в котором Христос объявляет овцам (праведникам), стоящим по правую руку от Него:
Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 12: 34–40).
Эту притчу о Страшном суде часто используют, чтобы показать, что Христос требует проявлять любовь ко всем людям – ко всем эксплуатируемым, угнетенным