– Жаль, – пошутил я, – а я как раз собирался перерезать тебе горло. Теперь у меня никакой мотивации: не убивать же того, кто не хочет жить! Это не интересно.

– Клянусь, в какой-то момент я предположила, что вы можете оказаться убийцей. Я подумала: забавно было бы столкнуться с маньяком именно в тот момент, когда хочешь покончить с жизнью.

– Не могу поверить в то, что ты совсем не хочешь жить.

– На природе я порой вновь чувствую смысл, но в городе я часто думаю о самоубийстве.

– Ты уже пыталась?

– Нет, я недостаточно себя люблю, чтобы оказать себе такую услугу. Скажите, а кто эти пропавшие девушки?

– Девчонки с факультета архитектуры.

– Я с литературного, вряд ли мы виделись. Они хиппи?

– На вид?

– Да.

– Да нет, вполне традиционного вида девочки.

– Я знаю многих девушек, которые, несмотря на свой традиционный облик, перешли на сторону хиппи. Вопрос выживания. Консервативные семьи не дают своим отпрыскам дышать, поэтому им приходится сбегать. Наши старики думают: раз они выиграли войну, их пример неоспорим. Но я презираю их модель семьи, труда, церкви, Родины! Как можно гордиться тем, что ты американец, после идиотизма во Вьетнаме, в Южной Америке, в Африке? Как только появляется кто-то со здравыми идеями, его топят, объявляют коммунистом. Америка – рай тупых задниц, лицемеров…

– Если ты не заткнешься – пойдешь дальше пешком.

Она сильно возбудилась и понимала это.

– Вы ведь из Вьетнама, правда?

– С чего ты взяла?

– Я способна отличить человека, который убивал, от человека, который никогда не убивал. Вы напряжены, как человек, которого вынудили кого-то убить, как человек, который никогда не оправится, никогда не преодолеет чувства вины. Знаете, я вас понимаю: наши отцы убивали, но у них была своя мораль. А убивать во Вьетнаме – это другое: эти убийства нельзя оправдать. Вы не любите людей, потому что люди не хотят вас оправдывать, не хотят вас чтить. Но я, знаете, я прощаю вас!

Я бы ее убил, честное слово. В глазах Дигана и Дала я был кем-то другим. Я изо всех сил старался поразить их своим интеллектом, словно собственных родителей. И вдруг замарашка Сюзан вернула меня к подлинному Элу Кеннеру. Я бы убил ее и бросил в кусты, которые растут вдоль дороги и где заблудится даже бродячая собака. Однако это желание убийства относилось к числу тех, что никогда не воплощаются в реальность. Она знала, что я убийца, но она не дорожила своей проклятой жизнью и веселилась, глядя на меня. Мужчина, который хочет убить, но не осмеливается, и женщина, которая хочет умереть, но не осмеливается, – вдруг увидели вдали кусочек океана. Честно говоря, я не представляю, кому охота убить таких депрессивных дамочек.

Узкая дорога, разбитая как будто специально, чтобы отучить водителей от лихачества, налево вела к морю. Я поехал по ней и остановился на паркинге для туристов. Я оставил машину и, ни слова не говоря, пошел к пляжу. Сюзан поняла, что лучше оставить меня в покое. Через прозрачный ручей был переброшен деревянный мостик. Я ступил на него, чтобы добраться до белых песчаных дюн, которые отгораживали океан от цивилизации. В этот поздний час мне навстречу брело довольно много народу, семьи вперемешку с босоногими хиппи. Некоторые сидели в бухте, оттуда виднелись дома Стинсон-Бич[88]. Я опустился на песок в надежде немного успокоиться. Однако кипение у меня в голове продолжалось, словно что-то внутри меня бесконечно напоминало мне о том, какой я особенный. Сюзан в конце концов ко мне присоединилась. Она сняла одежду, осталась только в лифчике и в трусах.

– Не хотите искупаться?

– Нет, водную стихию я устрашаю.

Она улыбнулась. Мне казалось странным, что такая жизнеспособная на вид девушка не хочет жить. Видимо, она просто расстраивалась, что не нравится мужчинам. В воде она вздрогнула от холода. Я хотел забрать ее вещи и уйти. Но я не хотел ей навредить. Она выбежала из воды, стуча зубами от холода, быстро оделась и заплакала. Я сделал вид, что ничего не заметил, встал и пошел к машине.

В машине, прежде чем тронуться, я почувствовал себя очень плохо. Мне вдруг показалось, что я бессилен и мне нужно в больницу. Я решил смотреть на вещи оптимистично и валить всё на гипогликемию[89]. Я рванул и припарковался у магазина. Чернокожая хозяйка невероятных размеров уже собиралась закрывать свою лавку, но терпеливо подождала, пока я пройду вдоль полок с алкоголем. Я взял четыре бутылки вина, и сам факт, что я держу их в руках, меня успокоил.

Сюзан ждала у машины с длиннющей сигаретой в зубах. Я забрался на заднее сиденье, чтобы выпить в одиночестве. Две бутылки я выпил до дна сразу же. Сюзан радостно устроилась на своем месте. Она вспомнила название города, где базировалось сообщество хиппи. Вскоре я нашел его на карте. Он располагался у океана, в двух часах езды к северу.

Мы отправились в путь. Напряжение между нами спало. Полицейские по дороге нам вряд ли попались бы, поэтому я откупорил третью бутылку и медленно насладился ею, любуясь пейзажем. Время от времени нам попадались чудесные тихие лагуны. Отшельники построили у океана деревянные шале, где предавались одиночеству и мечтали о счастье.

Постепенно я начинал приходить в себя. Я думал о Венди, о том, какой дом мы можем купить, о старом мотоцикле, который я буду чинить в гараже, пока она будет готовить домашнее печенье. Когда океан исчез из виду и мы увидели зеленые фантастические прерии, я принялся оплакивать человека без будущего – себя. Я не отличался особенной чувствительностью, я никогда никому ни на что не жаловался, я придавал значение глупым эмоциям, когда напивался, и только. Сюзан не поняла, что со мной такое. Она поставила ноги на щиток приборов, и темное платье слегка задралось, открыв моему взору худые (благодаря ракурсу) бедра. Мы погрузились в чудесный мир зелени и радости – в мир, где ни робость, ни неловкость, ни тревога не существовали.

– Мы первое поколение, которое вывело сознание на такой уровень.

Я ничего не ответил, потому что не слушал.

– Наши отцы выиграли войну, но ослепли. Они не поняли, что человечество показало свою самую темную сторону. В этой войне не было ни хороших, ни плохих. Нет больше места для зла на земле. Америка вечно делает вид, что борется за свои принципы, а на самом деле борется за свои интересы. Мы спокойно, по-тихому будем игнорировать современное общество. Мы откажемся от всех благ, которые нас душат.

Она вдруг замолчала, подумала и произнесла:

– Надеюсь, нас примут в сообщество.