– А что ты здесь делаешь?

– У меня есть свои причины.

– Чем ты занимаешься в полиции?

У него были белые ровные зубы, и он считал, что его улыбка искупает всё.

– С чего ты взял, что я коп?

– Не знаю. Но если ты не коп, то очень хочешь стать копом. Но ты не занимаешься дезертирами, ты занимаешься расследованием исчезновения добропорядочных девушек из республиканских семей, да? Это в принципе то же, что погоня за дезертирами. Парни ушли из армии – девушки покинули семьи ради настоящей жизни.

Я пристально посмотрел на собеседника, надеясь его впечатлить, – напрасно.

– Я не из полиции, я работаю с семьями пропавших. Если бы мы не предполагали убийство, меня бы здесь не было.

– Понимаю. Но это против наших принципов. Мы не даем информации ни о братьях, ни о сестрах, прости. – Он мне подмигнул: – Прости, старик, мы не можем… Но добро пожаловать! Можешь оставаться столько, сколько захочешь.

Он поднялся, потянулся, его рубашка расстегнулась, обнажив волосатый живот. Парень через стол протянул мне руку.

– Я Тед Вулф.

Люди постепенно освобождали столовую. Парень снова сел:

– Это собственность моей семьи, которую я пожертвовал сообществу. Здесь есть место для двадцати человек. Мы живем самостоятельно, разводим баранов, вымениваем мясо на овощи. Выращиваем картошку. Трое из нас рыбачат близ Диллон-Бича. Женщины делают одежду из шерсти. Иногда мы продаем нашу продукцию. Мы обучаем своих детей. Сейчас их у нас уже шестеро. Никто пока не достиг школьного возраста, но мы с ними играем в развивающие игры. Что еще? Ах, да. Всё, о чем я рассказал, – организация нашей деятельности. Но мы также ведем насыщенную духовную жизнь. Если тебя это интересует, можем обсудить. Но сейчас мне пора работать. Все люди здесь обязаны работать, чтобы кормиться. Впрочем, если кто-то не хочет работать, может покупать еду в деревне, мы этого не запрещаем.

Мне захотелось поскорее убраться, но любопытство победило.

Брайан, первый встретившийся нам парень, отвел меня к силачу, работавшему на гумне. Пол – так звали нового знакомого – вел себя так, словно мы были сто лет знакомы. Длинные волосы и борода его старили. Он пожаловался на то, что его вечно привлекают к физическому труду из-за внешности: другие парни развитой мускулатурой не отличались. Он оглядел меня с ног до головы и похлопал по плечу:

– Слава богу, что ты появился. Мне одному поручили застроить целую милю[94]загонами для баранов. А мне надо каждый раз вставать на ящик, чтобы клин вбить. Вот в чем проблема обмена: не так уж и часто удается выменять работу, которая есть, на работу, которую хочешь.

Клинья доходили мне до пояса. Мы погрузили их на двухколесную тележку вместе с металлической сеткой и какими-то инструментами, и лошадь, сначала отпрянув от меня, спокойным шагом двинулась вперед. Лошадь не привыкла видеть людей моего роста. Пол сразу понял, что я не впервые на ферме. Я рассказал ему про годы своей юности в Монтане, про школьные каникулы на ранчо, где люди настолько одичали, что почти не разговаривали.

Мы дошли до широкого луга, откуда виднелся океан – серый с белым воротничком, накатывающий на пустынный берег. Океанский воздух смешивался с дымом сигареты, которую Пол скрутил, пока мы болтали. Как всегда, когда я день проводил в состоянии крайнего нервного напряжения, на следующий день я чувствовал себя очень спокойно: спокойно дышал, спокойно размышлял. Я наслаждался ощущениями, заранее зная, что продлятся они максимум день-два, то есть пока я в гостях у хиппи.

Пол проделывал ямку и держал клин, пока я его ввинчивал в землю. Через какое-то время мы решили передохнуть. Пол скрутил новую сигаретку и предложил мне. Я отказался, объяснив, что никогда не употребляю наркотики.

– Ты прав: никто не знает, к чему это нас приведет. Говорят, что у некоторых случаются диссоциативные расстройства[95]. Понимаешь, о чем я?

– Конечно, – ответил я. – Я работал в психиатрической больнице.

– Черт, ты работал бог знает где! Я в жизни занимался лишь двумя вещами: изучал математику и два года убивал.

Я не отреагировал. Он продолжал:

– Представь себе, мы здесь строим загоны – и вдруг над нами шум самолетов. А через минуту начинается обстрел. Мы превращаемся в пыль. Мы становимся частицами праха, как сказано в Библии. От нас ничего не остается. Это апокалипсис. Больше ни единого живого существа, ни единого цветка. Я два года провел в таких самолетах. Разумеется, ответственность не на мне. Я убеждаю себя в этом каждый раз, стоит лишь вспомнить. А думаю я об этом всё время. Поскольку убедить себя я не в состоянии, то я закуриваю сигаретку, и дым уносит меня далеко-далеко от воспоминаний. Два года войны, но я всё еще жив, подумать только! Зато тысячи мужчин, женщин и детей погибли, а я так и не понял, что плохого они нам сделали. При всем желании я не могу об этом забыть. Ты был во Вьетнаме?

– Я хотел туда попасть, но меня не взяли из-за роста.

– Черт, старик, тебе страшно повезло! Не жалей! Во Вьетнаме было нечего делать, хоть правительство и считало иначе. Я присутствовал при конце света. Точно тебе говорю. Мне не хватало смелости, чтобы дезертировать. Сообщество меня приютило. Тед хороший парень. Он действительно помогает другим. У него интересные теории. Он говорит, что источник всех проблем – присвоение благ: оно ведет нас к катастрофе. Каждый думает лишь о том, как заграбастать землю, побольше денег и чужую жену в придачу. Теория даосизма – точно не знаю значения слова – состоит в том, чтобы отказаться от своего «я», прошлого, образования и слиться с природой. Мне это подходит. Мы тяжело работаем. У нас есть система. Копы за нами наблюдают, я так понимаю, что основную сложность для нас представляют пошлины. Ты собираешься остаться?

– Нет, я привез девушку, которая останется, и пытаюсь получить информацию о сбежавших студентках. Мне нужно знать, появлялись ли они здесь за последние две недели.

Я достал из кармана снимки. Он внимательно посмотрел и вздохнул:

– Я почти всё время под кайфом, поэтому точно не скажу. Но блондинку я как будто видел. Вторую, может, и нет. Они похожи на примерных студенток. Почему ты их ищешь?

– Он исчезли с территории университета Санта-Круса. А в наших краях только что поймали серийного убийцу, и родители девушек беспокоятся.

– Да уж. Есть о чем. Может, они и были здесь, но, уверен, они здесь не задержались. А если они здесь не задержались, то куда направились? – Он расхохотался. – Господи, когда я представляю себе всех этих копов, которые арестовали маньяка за то, что он прикончил девушек, я их понимаю. Это справедливо. Но я сам прикончил тысячи вьетнамцев, и у меня за это медаль. Чертова медаль, которую я спустил в унитаз своих бабушки с дедушкой. Мои бедные старики считали, что их внук герой. Иногда я думаю: лучше бы я убил людей в рукопашном бою – или хотя бы стоя к ним лицом. Тогда они по крайней мере могли бы защищаться. Но нет: я сидел в своей крепости, в своем самолете.