—Сколько годков тебе?— спросил первый.

—Шестнадцать,— признался я.

—Сам додумался законы нарушать, или подсказал кто?

—Вот сейчас совсем непонятно. Если что-то нарушил, прошу понять и простить.

—А настаром языке неплохо треплешься,— сказал второй, стукнув тростью по мраморным ступеням, чтобы смахнуть с неё кровь.

—Так дар у меня такой, тёмные языки понимать. Могу на любом говорить, даже если не слышал никогда. Горло только болит, если язык слишком сложный.

Пятно крови, сползшее с трости, вспыхнуло, моментально исчезая в белом пламени. Огонёк, словно живой, запрыгал по ступенькам, поедая капельки и кляксы, что оставил Император светлоликих. Мы дружно проследили, как огонёк добрался до тела и нырнул в дыру на груди. Старики переглянулись.

—Кто это?— спросил тот, что стоял с тростью.

—Сумасшедший правитель одного из миров,— сказал я.— Он неоживёт? Я нанего колонну уронил, всё без толку.

—Надо посмотреть,— отозвался стоявший передо мной старик.

По ступенькам он неспускался, а медленно парил над ними в сторону тела. Встав над ним, старик вытянул вперёд руку, раскрыв ладонь и растопырив пальцы. Из раны на груди светлоликого показался белый огонёк. Выглядело так, словно упирающегося хомяка вынимали из норки, в которую он вцепился четырьмя лапами. Несколько секунд борьбы, и огонёк оказался в руках старика. Ярко вспыхнув в ночи, он исчез, точнее, потух, превращаясь в маленький предмет. Не успел заметить, что это было, так как старик слишком быстро сжал ладонь. А вот с телом светлоликого начало что-то происходить. Руки и ноги скрючило, выворачивая из суставов, а золотые волосы начали быстро бледнеть и терять блеск.

—Теперь не оживёт,— сказал старик с тростью, пытаясь поправить разорванную одежду.

—Может, в доме поговорим?— предложил я, делая жест в сторону дворца.— А томеня ноги не держат, а разговаривать с почтенными старцами сидя будет некрасиво с моей стороны.

Уже спустя десять минут мы состариками удобно устроились в небольшой гостиной комнате в дальней части дворца. Слуги принесли вино и закуски, а ещё наряд для Харона, ворчливого старика с тростью. Имя у него было труднопроизносимое и имело очень глубокий смысл, если говорить на старом тёмном языке. Второго звали Элиас, что тоже являлось небольшим сокращением от сложного имени. Находясь рядом, я совсем не ощущал в них силу, словно это обычные люди. И вино старики пили с большим удовольствием, но маленькими глотками, то лисмакуя, то либоясь опьянеть.

—Значит, мальчишка, у тебя есть способность говорить языком магии?— спросил Элиас, пока его товарищ переодевался и ворчал что-то про сумасшедшую молодёжь.

—Если имеете в виду язык, на котором говорят дами,— кивнул я.

—И доидеи брать силу по тусторону додумался сам?

—Не совсем понимаю, что имеете в виду.

—Простыми словами и необъяснить,— старик задумался, погладил бороду.

—Ты жене всекте перед учениками,— вставил Харон, подпоясываясь широким поясом из очень хорошей и мягкой ткани.— Говори проще. Есть мир, в котором мы живём, он подчиняется определённым законам, единым для всех. Все живые существа должны дышать, чтобы жить, должны есть, должны оставлять потомство. Солнце всегда горячее, и там, где его нет, всё превращается в вечный лёд. И есть мир Хаоса, где властвуют совсем другие законы, непостижимые и невероятные. Луч света там может разрезать камень, воздух будет жидким как вода, но имможно дышать, а огонь может обрести жизнь и даже говорить. Эти два мира разделяет барьер, брешь в котором ты только что сделал, выпустив силу, суть которой даже не понимаешь. И уже второй раз.

—Не будь ты глупым юнцом, мы бырешили это самым простым образом,— сказал старик Элиас.

—Вы следите за тем, чтобы никто не трогал этот барьер?

—Следим,— кивнул он.— Только по одной причине, чтобы пограничные с главными сектами миры продолжали существовать. Мы сХароном, когда были моложе, столкнулись с последствиями тщеславия великих рас. Дети дами иВечные возгордились собственной силой и знаниями законов этого мира. Они думали, что барьер — это двери, разделяющие комнаты в большом доме. Так появилась огромная пустота Ильсиды, поглотившая тысячи миров. Чёрное пятно на ткани мироздания.

—Не знал,— сказал я, чувствуя себя неуютно.— Спасибо, что рассказали. Хотя это и очень сильное оружие, использовать больше не буду. Страшно, так как кажется, что тебя самого в любой момент может порезать на сотни маленьких частей.

—Какую магию использовал?— спросил Элиас.

—Рассечение,— я продемонстрировал крупный продолговатый орех, который подавали к вину. Невидимое лезвие разрезало его на три части.

—Неплохо. Сам додумался, что этот закон можно вытянуть с той стороны?

—Дами подсказали. Я вих храме несколько лет жил.

—Похвально,— он вынул из широкого пояса железную пластинку с символами, переводящимися как «Большая река».— Если придёшь к вратам нашей секты, мы примем тебя как ученика. Научим прикасаться к барьеру и черпать силу. Когда войдёшь во внутренний двор секты, сможешь постигать суть законов мироздания.

—Про источник жизни не забудь сказать,— влез Харон.— Испивший из него обретёт долгую жизнь. Он унас не хуже, чем эликсир Вечных, позволяющий им нестареть.

—Всё так,— подтвердил старик Элиас.

Старики прислушались к чему-то, затем переглянулись.

—Смотри, пацан,— сказал Харон, стукнув тростью по полу.— Не суйся к барьеру. Второй раз предупреждать не станем.

Элиас встал, подхватил два больших кувшина с вином и поспешил к вертикальной полоске яркого серебряного света, появившейся прямо посреди комнаты. Вспыхнуло, ударив по глазам, и старики исчезли почти так же внезапно, как и появились. Я опустил взгляд на оставленную пластинку, поднял её, повертел в руках.

—А где гости?— спросил Митар, заглядывая в комнату.

—Только что ушли. Я несовсем понял, кто это был, но хорошо, что они проходили мимо.

Я немного слукавил, чтобы не делиться догадками. Повернулся к двери и несмог сдержать улыбку. Выглядел Митар неважно. Синяки и ссадины на лице, замазанные чем-то маслянистым, левая рука зафиксирована и покоилась в специальном бандаже, поэтому пришлось разрезать рукав дорогого золотого наряда, чтобы не выглядел смешно. А судя по выправке полудемона, под одеждой скрывался тугой корсет. Последним штрихом был обруч на голове со вторым рогом, только не золотой, которой он потерял в схватке со светлоликим, а серебряный.

—Слышал, что они говорили на странном языке,— сказал Митар, проходя в гостиную и осторожно опускаясь на стул. Левый глаз у него едва заметно дёрнулся, скорее всего, от боли, но виду он неподавал.

—Да, на одном из древних языков,— сказал я.— Нет, ты видел, как я наэтого длинноухого колонну уронил?! А он, падла, вылез как ни вчём не бывало. Даже синяков не было.