Через широкий холл я неслась бегом. А когда кто-то из тех, кто был впереди, распахнул двери, а ещё кто-то придержал их для остальных, я увидела в центре огромного помещения огороженный толстыми верёвками настоящий боксёрский ринг! А на нём — Марка и Антона, дерущихся друг с другом!

Краем глаза я видела, как мальчишки рассредоточились по залу, окружив ринг, но не подходя ближе чем на пару метров к нему. Они кричали, подбадривая бойцов, кто-то даже свистел, оглушая меня резким звуком.

Сама же я смотрела только на мужчин, которые, как мне казалось, сошлись в смертельной схватке — они так быстро передвигались по квадратному пространству, так ловко уклонялись от ударов друг друга, что я была уверена — здесь все по-настоящему!

Теперь, увидев Антона Радулова без футболки, я поняла, что Будда, о котором говорили мальчишки, это — он и есть. На широкой мускулистой спине, которая и сама выглядела, как произведение искусства, красовалась огромная татуировка — изображение медитирующего Будды, сидящего в окружении цветов лотоса.

Посмотрела на Радулова, задержала взгляд, отметила про себя и красоту тренированного тела и привлекательность татуировки… специально тянула время — боялась смотреть на Марка! Боялась увидеть на нём кровь, синяки… Боялась увидеть его избитым. Внутри, в животе где-то, словно невидимая пружина скрутилась — напряжение сковало руки и ноги! Но посмотреть было нужно…

Высокий. Не ниже противника. Чуть более худощав, но тоже мускулистый, сильный… Их драка похожа на танец — пружинистые прыжки, наклоны, замахи, повороты корпуса.

Я никогда не интересовалась боксом, но видела, чувствовала, по крикам мальчишек, по какому-то общему ощущению, повисшему в воздухе, что Марк слабее, что он менее опытен! Что, несмотря на то, что он держит приличную скорость движения, Радулов может быть быстрее — словно сдерживается, словно фору даёт! Слежу за ними, боюсь за Марка и, одновременно, восхищаюсь его красотой и силой… и не могу поверить (что ж за мысли такие глупые — так невовремя в голове крутятся!), что этот мужчина признавался мне в любви! Не могу поверить, что вчера он обнимал и целовал меня, шептал мое имя… Не могу поверить, что вчера мне было с ним очень хорошо… Качаю головой из стороны в сторону, вытряхивая ненужные сейчас мысли!

Сосредотачиваюсь на Марке, отслеживаю каждое его движение — передвигается легко, уходит от удара, приседая. Но в ту же секунду понимаю, что Радулов просчитывает его уловку и уже в замахе, уже почти в движении меняет направление удара! Достаёт. Они без шлемов… Или что там боксеры на голову надевают?

Как в замедленной съёмке вижу удар в челюсть! Вижу, как голова Марка резко дергается в сторону!

И не понимаю, что руками обхватываю голову, не понимаю, что иду, сквозь расступающуюся толпу мальчишек… иду к рингу! А глаза, как прикованные, видят — Радулов, нащупав брешь, добивает, по другому на скажешь — удары сыпятся один за другим! Марк больше не пытается наступать — только прикрывается, с трудом успевает уворачиваться! И… Падает! Падает на пол, явно теряя сознание!

И я кричу! Не понимаю, что это и я кричу тоже! Мне кажется, что звук этот идет откуда-то сверху! А может, от стен огромного помещения отражаются звуки, которые издают мальчишки — визг, улюлюканье, крики, свист! Кто-то раздвигает для меня веревки, я замечаю испуганное мальчишечье лицо в крупных конопушках и ныряю туда, к нему — падаю на колени, ощупываю руками лицо — глаза закрыты, но я почему-то знаю, что он в сознании! Я плачу — не замечаю этого… Только когда капля падает Марку на щеку… На щеку, на которой проступает внушительный синяк, мне становится ясно, что реву, как дурочка, хотя и слышу, как Антон за спиной говорит с усмешкой в голосе:

— Поднимался уже, клоун! Ты победил!

… Я не хочу с ним разговаривать! Видеть его не желаю! Я больше не хочу ничего общего иметь с Марком Изотовым! Это — лжец! Он — обманщик! Оказывается, они с Антоном дрались не по-настоящему! Оказывается, с ним ничего и не случилось — так синяк на щеке! Он просто играл на публику! А по итогу он просто напугал до полусмерти меня! Не желаю его знать!

Мои руки до сих пор дрожат — так сильно я испугалась за него! Я готова была накинуться на Радулова с кулаками, чтобы Марка защищать! А он… Гад!

— Кать, ну, ты что, в самом деле, поверила, что Будда станет твоего Марка по-настоящему бить? — Гриша, вернувшийся с рыбалки, уже обо всем узнал от пацанов и пришёл поговорить в комнату, которую Антон выделил для ночевки мне. — Будда же — чемпион России в своём весе! Даже сейчас, когда ушёл из профессионального спорта, он один из лучших! А твой Марк, хоть и дрался неплохо когда-то, но и минуты не простоял бы против Антона!

Зачем? Вот зачем рисковать собой, своим здоровьем, если противник заведомо сильнее? Я искренне не понимала! И когда он, в очередной раз, постучался в двери комнаты, ответила так же, как и раз пять до этого:

— Уходи! Я не хочу с тобой разговаривать!

Но в этот раз вместо обычной тишины, которая для меня означала одно — обиделся на меня и ушел! Он вдруг громко проговорил:

— Ну, тогда отойди от двери подальше — Антон разрешил мне ее выбить!

Да ну! Не может быть, чтобы он такое сделал! Чужой дом ведь! Разве можно в чужом доме без причины двери ломать? Глупость какая-то! Но поверить в эту глупость все-таки пришлось — Марк с той стороны, из коридора вдруг, разогнавшись, ударился о дверь! Гриша не выдержал первым:

— Кать, впусти его! Ну, что он такого сделал-то? Мы все мечтаем с Буддой в спарринге постоять!

Из-за двери доносилось с угрозой:

— Последнее предупреждение тебе, Барышня!

Я шагнула к двери, Гриша подошел тоже. И когда открыла, когда только щелкнул замок, Марк распахнул двери и я не успела оглянуться, как он уже очутился в комнате!

Я заметила, как Гриша змейкой юркнул прочь, оставляя нас наедине. А еще четче в памяти отложилось, как Марк запер двери изнутри и неспеша шагнул ко мне:

— Потрудись объяснить, Катерина, что это происходит такое? Ты чего это со мной разговаривать не желаешь? — мне показалось, что он, действительно, злится! В глазах так точно молнии сверкали! Но опасности, от него исходящей, я все равно не ощущала! И я бы, возможно, еще какое-то время строила бы из себя обиженную и оскорбленную, если бы Марк не протянул руку и не погладил бы меня по щеке. Это прикосновение, вопреки его злости, вопреки тону, которым говорил, было нежным, ласковым. Что бы он ни думал обо мне, никакого вреда причинить не мог и не хотел!

И во мне, из самых глубин души, откуда-то изнутри, вдруг поднялась настоящая волна странных эмоций, направленных на него, к нему! Их было так много, они переполняли меня! Не сумев сдержаться, забыв о заготовленной для него обвинительной речи, я шагнула в распахнутые объятия и зашептала:

— Я так испугалась за тебя! Так испугалась! Я думала, что он тебя убил! А ты, получается, просто меня попугать хотел!