того, как они начали украшать рисунками и резьбой стены подземных пещер, на протяжении тысяч и тысяч лет для представителей нашего вида единственным средством передачи опыта была устная речь. Аналогичным образом единственным носителем для долгосрочного хранения информации была человеческая память. Поэтому еще 30–40 тысяч лет назад нейронный субстрат человеческого мозга служил главным хранилищем историй жизни отдельных людей и общей истории нашего вида. И в такой ситуации обе эти исторические записи могли передаваться современникам и будущим поколениям только посредством речи. Спустившись под землю и начав разрисовывать стены и потолки пещер, наши предки запустили важнейшую коммуникационную революцию в регистрации и хранении человеческой истории. Они вдруг смогли отображать на голых камнях свои самые глубокие чувства и представления об окружающем мире, а в некоторых случаях — создавать долгоживущие записи о самых интимных человеческих эмоциях и мыслях, которые и по сей день не может выразить ни устная, ни письменная речь. В таком контексте можно даже заявлять, что, научившись рисовать, наши предки широко распахнули последние двери, удерживавшие человеческий мозг в плену у клеток головы. Если следовать рассуждениям австрийского философа Людвига Витгенштейна, представители мадленской культуры ввели человеческую традицию изображать своими руками то, что нельзя передать исключительно с помощью языка. Используя термины релятивистской теории мозга, наши предки из верхнего палеолита использовали рисунок вместо речи, чтобы лучше описать ментальные проявления высокоразмерной гёделевской информации — эмоций, абстракций, мыслей, которые не могут быть переданы через низкоразмерные шенноновские каналы, такие как речь.

После того как они выпустили эту силу на свободу, возврата к прошлому уже не было, поскольку этот простой перенос сырого ментального образа, произведенного, как и все продукты мозга, широкомасштабной электромагнитной активностью нейронов, на искусственную среду (в данном случае камень) не только позволил людям выражать и сообщать другим свои представления и интерпретацию мира природы, основу своей жизненной философии, этические и моральные принципы и космологические взгляды, но также запустил извечный, продолжающийся и по сей день поиск новых сред и новых каналов коммуникации для хранения и распространения человеческих мыслей, взглядов, мнений и знаний как можно более широко и быстро. За последние 30 или 40 тысяч лет этот поиск прошел множество этапов от изображения на камнях некоторых мысленных образов до современной способности переносить электрическую активность мозга, определяющую сенсорное и двигательное поведение, непосредственно на цифровую основу в режиме реального времени, как это делаем мы в наших экспериментах с интерфейсом «мозг-машина».

Очень даже неплохо.

Таким образом, Homo sapiens из верхнего палеолита (и, возможно, неандертальцы до этого) первыми продемонстрировали важнейший признак человеческой расы, часто проявляющийся, как некое атавистическое проклятие, и легко идентифицирующийся в разных вариантах в истории всех крупнейших человеческих цивилизаций. Я имею в виду, по-видимому, врожденное стремление людей кому-то верить, рисковать своим настоящим и будущим и устанавливать жесткие нормы приемлемого этического и морального поведения, основываясь лишь на нематериальных ментальных абстракциях.

Как и мы сегодня, представители мадленской культуры (термин происходит от названия пещеры Ла-Мадлен в департаменте Дордонь во Франции), как часто называют западноевропейских пещерных художников верхнего палеолита, жили и умирали под впечатлением от мощных ментальных абстракций: первые мифы создавались, распространялись и воспринимались Истинным творцом всего в качестве четко ощутимой реальности. В соответствии с выдвинутой мной в этой книге теорией, как тогда, так и на протяжении всей истории нашего вида такие представления о мире сначала зарождались внутри переплетенных мозгосетей отдельных индивидуумов или небольших групп. Однако затем эти индивидуальные ментальные абстракции стремительно распространялись среди целых человеческих сообществ, как огонь по высохшему кустарнику, приобретая собственную жизнь и такую мощь, влияние и неопровержимость, что каждая из них превращалась в господствующую теологию, вероисповедание, космологию, идеологию или научную теорию (названия разные, но истинные нейробиологические корни, скорее всего, одни и те же), направляющую индивидуальное и коллективное поведение, не говоря уже об общей культуре, определяющей центральные принципы, лежащие в основе всех человеческих цивилизаций.

В этом широкомасштабном процессе социальных переворотов каждая такая ментальная абстракция в каждый конкретный момент в нашей истории внезапно на пустом месте начинала диктовать, что законно или незаконно, приемлемо или неприемлемо, правильно или неправильно в человеческом поведении в различных ситуациях, тем самым создавая всеобъемлющую и часто гнетущую тень, покрывавшую все аспекты человеческой жизни. Соответственно, в ходе всей человеческой истории, поднимаясь и вытесняя предшествующие им господствовавшие нейронные миражи, новые ментальные абстракции получали возможность диктовать обществу свои догматы и каноны, даже если они очевидным образом противоречили доказанным фактам и доступным данным об окружающем мире.

Исходя из предположения о том, что ментальные абстракции играли ведущую роль в формировании всей истории нашего вида, я считаю, что космологическое описание, сформированное примерно за 100 тысяч лет построения человеческой вселенной (т. е. все интеллектуальные и осязаемые материальные достижения Homo sapiens), можно радикально переформулировать с совершенно иной точки зрения, эпицентром которой является человеческий мозг, действующий индивидуально или в составе человеческой мозговой сети. В соответствии с такой космологической перестановкой так называемая человеческая вселенная постепенно возникала в виде отдельных ментальных абстракций (и веривших в них групп людей), конкурировавших между собой в великой битве за овладение коллективным разумом человечества с целью достижения гегемонии, которая на каждом поворотном этапе человеческой истории гарантировала победителю власть указывать курс дальнейшего продвижения.

В процессе этой бесконечной ментальной битвы за право быть невидимым сочинителем истории нашего вида первый шаг в переходе от старой главенствующей ментальной абстракции к новой, по-видимому, происходил тогда, когда новый ментальный конструкт, произведенный в результате нового ментального просветления индивидуума или небольшой группы людей, свободно распространялся в обществе и в какой-то момент завладевал умами большого числа людей. Я предполагаю, что этот процесс был возможен лишь благодаря двум сложнейшим неврологическим свойствам человеческого мозга, а именно: способности крохотных электромагнитных полей нейронов объединять нейронное пространство и время в единый континуум, а также уникальной способности нашего вида синхронизировать активность мозга большого числа людей с образованием тесно сплоченных социальных групп, или мозгосетей. Основываясь на этой новой точке зрения, я предполагаю, что с момента происхождения нашего вида тесно сплетенные человеческие мозгосети, образованные за счет распространения различных ментальных абстракций, конкурировали между собой за власть и в конечном итоге за определение будущего нашего вида.

В таком мозгоцентрическом контексте весь ход человеческой истории находился под влиянием результатов подобных социальных конфликтов, а процесс самоорганизации, происходивший во время этих столкновений, давал начало различным культурным, религиозным, политическим и экономическим системам в разные моменты истории. Короче говоря, осмелюсь сказать, что мозгоцентрическая космология отдает некоторую дань поистине уникальному наследию, которым наш вид обязан космосу,