1977 году он встретил целую компанию московских хиппи, которые приехали на раскопки в южнорусские степи России в поисках уединения — и чтобы скрыться на лето от всевидящего ока властей[417]. Сергей Москалев, среди многочисленных друзей которого были и любители Клуба самодеятельной песни, говорил: «Это не были хиппи, но они тоже были с бородами, кто-то был с длинными волосами. Не было такого, что была только серая масса и были только хиппи. Было много микродвижений»[418]. Его ровесник Геннадий Зайцев в этом с ним согласен, хотя и отказался использовать слово «хиппи» для описания своего круга (остальные хиппи из Ленинграда против этого слова не возражали):

Это время характерно тем, что происходило объединение всех разрозненных групп в некое единое пространство. Именно поэтому нельзя использовать слово «хиппи». Там были хиппи, там было много хиппи. Да, любого из этих людей можно назвать хиппи. А можно сказать, что это не хиппи, и если ты этого человека назовешь хиппи, он плюнет тебе в лицо. Но это было единое, духовное, энергетическое, философское пространство. Пространство единого поиска[419].

Ил. 27. Московские хиппи Игорь Тышлер и его подруга Ольга Ковалева во время археологической экспедиции в Арзгире, лето 1977 года. Фото И. Пальмина

Интересно отметить, что у хиппи было удивительно мало контактов с «классическими» диссидентами, с теми, кто называл себя правозащитниками и принимал активное участие в одной из Хельсинкских групп. Фактически их пересечение возникло всего однажды — когда в 1971 году репортаж о хипповской демонстрации был опубликован в диссидентском самиздатовском издании «Хроника текущих событий». Но потом между этими двумя группами практически не было никаких отношений, несмотря на то что отдельные люди всегда поддерживали связи с обоими сообществами (например, Бомбин в Риге и Бипо в Самаре), — но не в Москве или Ленинграде, где и диссидентов, и хиппи было в целом довольно много. Москалев вспоминает свое участие в традиционной молчаливой (то есть ни речей, ни плакатов) демонстрации 5 декабря на Пушкинской площади в 1976 году, но в последующие годы, когда жизнь хиппи захватила его целиком, в подобных акциях он уже не участвовал[420]. Такое отсутствие сотрудничества было не случайным. Во многих отношениях хиппи были ближе к фарцовщикам или рок-музыкантам, чем к диссидентам-реформаторам, чей протест был практически целиком основан на текстах. Политический активизм правозащитников был противоположен желанию хиппи ни в чем подобном не участвовать, самоудалиться. Диссидентская серьезность казалась практикующим ироническую отстраненность хиппи слишком наивной. В общем и целом хиппи в лучшем случае с подозрением, а в худшем — с презрением относились к диссидентам, которые, как они считали, вели бесполезную, опасную и эгоцентричную войну против системы, которую нельзя было изменить и борьба с которой только оправдывала ее существование. Диссиденты, со своей стороны, не воспринимали хиппи всерьез, считая их фантазерами и/или опасными наркоманами. Даже в эмиграции, работая в СМИ, освещающих события в СССР (например, на радио «Свобода»), или в разведывательных учреждениях, советские диссиденты редко сообщали о явлении, которое по своей численности в сотни раз превосходило их собственное движение. Поэтому информация о хиппи и о том воздействии, которое они оказывали на режим начиная с середины 1970‐х годов, отсутствует как в отчетах, через информационный отдел радио «Свобода» попадавших в ЦРУ, так и в публикациях самиздата, в большом количестве освещавших положение инакомыслящих в СССР. Также и западные журналисты, имевшие обширные контакты с диссидентами, но не имевшие выхода на молодежную среду, о советских хиппи ничего не писали. (После интервью, которое Артур Френдли — младший взял у участников группы «Волосы» и из‐за которого им пришлось бежать в Крым, кажется, у хиппи больше не было никаких контактов с западной прессой. Исключением была группа «Доверие», основанная в 1982 году. Ее участники были близки с Системой, но из‐за политической активности группы остальные хиппи смотрели на них с подозрением[421].) Советская пресса также до конца 1980‐х годов обходила хиппи молчанием, и только с началом гласности журналисты стали с удвоенной силой писать о длинноволосых нонконформистах. Но в целом Система весьма успешно справлялась с задачей документирования как своего настоящего, так и прошлого — почти так же хорошо, как этим занималась советская система.

УКРЕПЛЕНИЕ

С помощью Системы летопись хиппи стала приводиться в порядок. Отдельные истории местных хипповских сообществ постепенно становились частью общей истории. В определенной степени о многих хипповских тусовках, которые существовали до появления Системы, уже забыли, поскольку некому было хранить о них память. В отсутствие доступа в России к архивам КГБ и МВД историки и сами хиппи ничего не знают о тех небольших группах, которые существовали в конце 1960‐х — начале 1970‐х годов и были полностью уничтожены властями. Но даже более крупные сообщества в больших городах, обладавшие хорошими связями, могли запросто исчезнуть из коллективной памяти. Так случилось, например, с киевской группой Олега Чичулина, одной из самых ранних и наиболее активных в Советском Союзе. Ее участники были до такой степени напуганы преследованиями, что исчезли из виду в начале 1970‐х, оставив после себя только редкие фотографии, которые циркулировали в хипповской Системе и оказались в конце концов в Пиплбуке Гены Зайцева. Он так и не смог опознать людей, изображенных на снимках, вспомнил только, из какого они города[422]. Этот пример уже говорит нам о том, что должно было стать главным хипповским оружием в борьбе за свою историю: сохранение общей памяти. Вряд ли Вторая Система применяла это оружие сознательно. Начиная с 1970‐х годов советские хиппи, как и большинство советских граждан, стали в большом количестве фотографировать себя и других. Некоторые из них, например Грег из Львова и Гена Зайцев из Ленинграда, даже приобрели кинокамеры, чтобы запечатлевать свои хипповские приключения. Однако настоящей силой обладала скромная фотография, потому что для ее просмотра, в отличие от кинохроники, не требовалось никакого дополнительного оборудования. Также ее можно было напечатать в нескольких экземплярах, раздать друзьям, поместить с другими фотографиями в альбом, чтобы дать визуальное представление о том, что из себя представляла Система.

Геннадий Зайцев был законодателем моды в этой области. С самого начала он был заядлым коллекционером советской и западной хипповской атрибутики. Его московский друг Эдик Басин привез ему широкоформатный американский альбом с фотографиями членов хипповской коммуны и рок-звезд Калифорнии. Издание прибыло с дипломатической почтой