– Тебе сюда, – сказал мальчик и махнул рукой на стоящий поодаль дом. То, что это был дом главы рода, человека царской крови, понять можно было разве что по золоченой коновязи да множеству протоптанных к нему в снегу троп. Не больше, не лучше других, всего в пять углов, разве что крыша под войлоком.

– А я назад, – сказал мальчик и спрыгнул с коня. – В кузне теплее. Легкого ветра!

И побежал обратно, придерживая длинную шубу. Я тоже спешилась, поставила конька. Никто не вышел меня встречать. Но над крышей курился дымок, и я вошла.

Сначала мне показалось, что внутри спят. Светильники не были расставлены, очаг горел тихо, красноватый полумрак стоял в доме, словно ночью. Привыкнув со света, я огляделась. Очень простые ковры висели на стенах и лежали на полу. Котел над очагом, несколько столиков – самая простая утварь. Никто не шевельнулся в потемках, даже служанки не было у огня, и я подумала уже, что надо уходить поскорей, пока не прогневалась хранительница этого очага Табити, как вдруг из дальней части послышалось:

– Раз вошла, говори.

Голос был сильный, зычный, но звучал словно из-за занавеси. Мне стало не по себе: я никого не видела. Но подошла и приветствовала очаг. Вставая с колен, снова вгляделась в темноту и различила, что на ложе горой стоят волчьи шкуры. Еще лучше вглядевшись, я поняла, что в шкуры эти одет человек, увидала даже ладони, лежащие на коленях, но лица не могла различить.

– Твой голос кажется мне знакомым, но не могу тебя вспомнить, – снова заговорил хозяин. – Назови себя и говори, зачем пришла?

– Я хочу видеть Бара-Атоя. Я из верхнего стана.

– Или война? – спросил он и еле заметно двинулся, подавшись вперед. В голосе его мне послышалась надежда.

– Нет, не война.

– Зачем же тогда царю посылать ко мне деву-воина?

Я подивилась, как он различил в темноте мой пояс Луноликой.

– Нет, – ответила я, – не царь послал меня, по собственной воле приехала. Скажи, ты ли Бара-Атой?

– Какая ты, – ухмыльнулся хозяин. – Я тоже не знаю, как тебя называть. Только знаю, что говорю с воином, недавно принявшим посвящение, и нужда твоя уже не секрет для меня: хочешь получить добрых помощников для войны. Те, что же ты застыла, дева? – сказал он со смехом. – Если верно все, тебе надо назваться.

– Я Ал-Аштара, – пролепетала я, – царская дочь. Все верно, так и есть…

– Подойди ближе, – сказал хозяин.

Я подошла. Он и правда сидел, укрытый шкурами, будто мерз. Голова его оказалась прикрыта черным шелком до самых плеч – будто тьма сгустилась вокруг нее. Этот шелк был единственной дорогой вещью в его строгом доме.

Когда я подошла близко, его большая ладонь вдруг быстро поднялась с колена и схватила меня за запястье. Он дернул – я оказалась возле него, и вторую ладонь он положил мне на лицо. Левой рукой я потянулась к ножу, испугавшись, но он сказал:

– Не бойся, Ал-Аштара, ты не получишь оскорбления в этом доме.

Голос был спокойным и властным. Я поверила и застыла, с трепетом ощущая его прикосновение. Его огромная шершавая ладонь прикрыла почти все мое лицо и двигалась медленно, осторожно. Пальцы чуть касались бровей, лба, виска, волос, потом, обнимая, спустились по скулам к подбородку. Он легко провел по губам, спустился от бровей по носу вниз и снова расправил ладонь на лице, точно птица – крылья.

Этих прикосновений, нежных, теплых, хоть руки его были уже стары, я не забыла до сего дня.

– Хоть ты и не похожа на мать, я узнаю тебя, – сказал он и снял руку. – Я Бара-Атой. Можешь просить меня о любой помощи. Я и все мои духи будем верно служить тебе до моего последнего дня.

Я удивилась его словам. Кому служить – мне? Уже не ребенку, но еще не воину? Мне вновь стало не по себе.

– Не бойся, Ал-Аштара. Моя завеса смущает тебя? Но если б ты видела мое лицо, ты бы больше боялась. – Он подождал, что я скажу, но я молчала. Тогда он продолжил, и голос его стал по-отечески добр: – Сядь, расскажи о себе. Я не слышал про тебя много лет. Если тебе неуютно в моем доме, зажги светильники.

Я решила, что свет поможет мне. Светильники лежали в мешочке, подвешенном на стропилах. Я зажгла два. Было похоже, что их давно не доставали. В освещенном доме стало легче. Я присела на подушку рядом с дядей, но не знала, как начать говорить. Будто забыла, для чего ехала, одни вопросы были во рту – отчего он так странно живет, что с ним случилось?

– Верно ли то, что я сказал? – спросил он, не дожидаясь меня. – Духи призвали тебя в служение Матери?

– Да, дядя. Ты видишь ее пояс на мне.

Он кивнул, шелк качнулся.

– Тебе нужно оружие?

– Да, дядя. Я готова платить за него.

– Нет, настоящее оружие нельзя выменять. Любой из моего стана сделал бы его тебе. Но настоящее оружие – это друг, который должен прийти сам. Те, я старый дурак: у меня есть дар для тебя, – добавил он вдруг с улыбкой. – Скажи, ты помнишь сказание о Тарисе?

Я кивнула – это сказание нравилось мне больше других. Давно уже кочевал наш люд в поисках Золотой реки, прошел ледовые моря и снежные степи, выбился из сил и долго жил на одном месте. Царь погиб, и никто не правил, потому что три его сына были детьми. Но царь завещал, что власть получит тот из них, кто сможет натянуть его лук одной рукой. Лук же, как поется, был сделан из ствола дуба.

Прошли годы, и стали духи ээ-торзы звать народ в путь. Но не захотели люди уходить. Не хотели и два брата-царевича. Лишь младший лучше других слышал голоса торзы и звал всех в кочевье. Стали тогда спорить царевичи, как поступить. И решили так: кто из них получит власть, кто натянет лук и станет царем, того воля и победит. Но как ни бились старшие, не могли даже согнуть лук. А младший, Тарис, встал на одно колено, поклонился земле, прижал к ней конец лука, переломил через ногу и натянул одной рукой. Так стал он царем, и победила его воля: люди снялись и ушли.

С тех самых пор отцу наследует младший сын. Тарис был наш предок – царского рода. От среднего брата пошел род кузнецов, а от старшего – род торговцев, и потому до сих пор ревнуют они к царям: не могут простить их главы, что власть ушла к младшему.

– Тогда ты знаешь, что тебе делать, – сказал дядя и указал рукой на стену. Там висел прекрасный боевой лук, роговой, с резными накладками. Только тетива была спущена. Я поняла и сняла лук.

Ладони у меня вспотели. А что, если не смогу? – крутилось в голове. Вдруг я не Тарис? Видно было, что давно никто не спускал с него тетиву – точно спящий барс был он. Но я попробовала – прекрасный лук. Тогда решилась, опустилась на левое колено, правой ногой пережала, потянула тетиву – легко она легла, мягко согнула дугу и не лопнула.

– Получилось! – крикнула я радостно и с удивлением. Протянула лук дяде, он слегка тронул тетиву и сказал:

– Девы нашего рода всегда были воительницы. Твоя мать тоже не оставила свой чекан, когда ушла в дом к твоему отцу. С луком же шагнула в бело-синюю высь – я сам на ложе огня положил его ей. Но тебе не худший достается, чем был у матери.