– Так, так… – Быстро пролистав последнюю тетрадь,Гришин закурил, извиняющимся жестом отогнал табачный дым от Звягинцева: –Интересно!

– Это… – начал было профессор, но Володя, кажется,даже не услышал.

– Лев Поликарпыч, – выговорил он почти смольбой, – вы в самом деле не возражаете, чтобы я попробовал это на зуб?

Глаза его блестели, всё тело напряглось, борода колючетопорщилась. С таким видом наркоман говорит о новом, ещё неосвоенном зелье. Внесомнения, Володя Гришин полагал перманентное напряжение всех наличных извилинединственно возможным способом жизни. Крылатое выражение «пока я мыслю, ясуществую» известно всем. Увы, абсолютное большинство народа ведёт себя так,что мыслительного процесса не заподозришь. Что у нас, что за океаном. Выпивка,секс да сериалы по ящику, от которых мозги уподобляются арбузу: полоски ещёвидны, а вот извилин… В этой квартире обитал яркий образец прямо противоположногосвойства. Что тоже имело свои издержки.

– Послушай, Володя… – Звягинцев обстоятельнощёлкнул замками опустевшего кейса. Ему не хотелось показывать, как дрожатруки. – Это тетради моего отца. Ты уж извини, если от важных дел тебяотвлекаю.

Володя, снова вскинувший голову от драгоценных бумаг, в этотраз против обыкновения не перебил его на полуслове. Быть может, развод слюбимой, как выяснилось, женщиной кое-чему его научил.

Лев Поликарпович отказался от предложенного кофе и спустилсяна улицу, чуть не забыв палку в прихожей. Перед его глазами плыло лицо широкоулыбающейся Марины. «Пап, а давай пойдём по улице далеко-далеко? Вот простопойдём и пойдём…»

Солнце успело скрыться за горизонтом, и из мокрых кустоввыползали густые, далеко ещё не весенние сумерки. Они надёжно окутали и укрылифигуру рослого, плотного человека, неподвижно стоявшего возле угла соседнегодома. Человек был облачён в долгополое бесформенное пальто и «всесезонную»шляпу, низко надвинутую на лицо. Плюс тёмные очки в пол-лица, плохосоответствовавшие освещению и времени суток. Он проводил взглядом удалявшегосяпрофессора и стал смотреть на окна квартиры на втором этаже.

«Может, взять да покраситься?»

А что? Посмотришь на улице – мужики чуть не через одного крашеные.Осветлённые, мелированные и какие угодно. Не говоря уже про рекламу нателеэкране. Все эти так называемые мужчины, которым другого дела нет, кроме кактрясти перед камерой ухоженными локонами. Естественно, без единого седоговолоска. Не с чего, наверное, было их наживать.

«Или вообще наголо? Под Котовского…»

Утро есть утро. Чего только спросонья в голову не взбредёт.В ту самую, полуседую и неисправимо кудлатую. Маша сейчас взъерошила бы емувихры и заявила, что седина бобра не портит. А он бы ей ответил…

Сегодня она опять приснилась ему. Это был очень страшныйсон. Он снился Кудеяру время от времени все полтора года вдовства, повторяясьпочти один к одному, но от этого только становился страшнее.

Вот и сегодня ночью Иван задыхался и прыгал через ступени,мчась бесконечными лестницами на седьмой – из пятнадцати – этаж потрясённоговзрывом, объятого пламенем «Гипертеха». Туда, где рушились горящие стеныобширного лабораторного зала. Ещё полуторасаженный прыжок… и ещё… и ещё…

«Ваня!..»

Ему говорили, что Маша и с нею двое сотрудников погиблимгновенно, и атомы, на которые их разнесло, смешались с хлопьями жирной сажи,повисшей на потолке. Во сне всё было не так. И он был не в Москве, куда уехал вдействительности, и Машу не убило сразу при взрыве. Она отползала начетвереньках по опрокинутому железному шкафу, отбиваясь от огня рабочимхалатом, и звала его на помощь, звала…

«Ваня!..»

Иван рванулся вперёд, чтобы бешеными скачками преодолетьпылающий пол, подхватить на руки, унести… Незримая стена встретила его в двухшагах от Маши и отбросила прочь. Он вновь бросился на приступ и врезался в этустену с такой силой, что затрещали суставы и кости… Прозрачная преградаоставалась неодолимой.

«Ваня…»

И тогда он проснулся, взмокший и обессиленный. Проснулся,чтобы зачем-то продолжать жить без неё…

Скудин хмуро посмотрел в зеркало, поудобнее перехватилопасную бритву и принялся соскабливать с лица мыло вместе со щетиной. Всякиетам станки «Жиллет», которых лучше для мужчины нет, он не уважал. Баловство.

Часы показывали начало восьмого. Зарядка сделана, холодныйдуш принят. До прихода машины оставалась варка пельменей – и тоскливый завтракв компании с Валькой да Жириком.

Сегодня ему предстояло дело особого рода.

Лев Поликарпович Звягинцев, конечно, сам ничего Ивану неговорил. Но он пожаловался своей молодёжи, Виринея по секрету сообщилаГринбергу, а уж тот во всех деталях и красках, с подробностями и собственнымидополнениями, передал командиру. Кудеяр не особенно удивился, узнав, что попрочтении отцовского дневника профессор исполнился нетривиальных научных идей ибуквально бегом устремился к академику Пересветову. «Надо, – сказалон, – срочно экспедицию собирать! На Кольский!» – «Друг мой, – будтобы устало и мудро ответил ему Валентин Евгеньевич, – ты бы лучше огородготовился возле института разбивать. Как пулковские астрономы, которые возлеобсерваторий капусту сажают. Где я тебе денег ещё и на экспедицию наскребу?Чего доброго, вообще тему придётся закрыть…» Рассказывая это Гринбергу,язвительная Виринея чуть не плакала, так что Женя пришёл к подполковнику весьмаудручённый. «Мне, может, дедушкин горшок выкопать, а, командир?.. Посоветуй…» –«Погоди, – сказал Кудеяр. – Без самопожертвований обойдёмся». И,выманив профессора Звягинцева из лаборатории, отозвал его в уголок коридора.Через пять минут Лев Поликарпович заметно посветлел лицом, а ещё через пять онивчерне разработали план, в котором каждому отводилась одинаково важная роль.

Вечером того же дня профессор звонил из дому в Америку другуИське и думать не думал о зубодробительном счёте, который ему за эти переговорыпришлют.

Сегодня пришла очередь действовать Кудеяру. Следовалопредпринять всё возможное, чтобы не оплошать.

Повесив полотенце, Скудин вышел в коридор и принялсянакручивать диск телефона. Рановато, конечно, но вечерами у Риты линия быланепробиваемо занята. Ничего не поделаешь, коммуналка. Коридор один, сортиродин, телефон тоже один.

– Слухаю! – сняли наконец на том конце трубку.

Скудин уже знал, что Ритина бабуля, славная, в общем-то,старушенция, была глуховата. Орать было без толку, подполковник только добилсябы нашествия собственных соседей. Он решил использовать военные средства вмирных целях и выговорил каждое слово особым образом, раздельно, точно наморозе:

– Здравствуйте. Ангелина. Матвевна. Будьте. Так. Добры.Риту.

Спецназовский приём подействовал, как и всегда, безотказно.Зато… Увы, на мгновение утратив бдительность, Иван выболтнул слова, являвшиесякое для кого кодовыми. Вопль воодушевлённого Жирика, раздавшийся прямо надухом, заставил Кудеяра вздрогнуть.