У женщины катаракта, в ближайшие дни ее прооперируют. Римские врачи умеют выполнять тонкие хирургические операции на глазах.

Пациентку усадят против света, ниже врача, ассистент встанет у нее за спиной и будет удерживать голову в неподвижном положении. Затем, с максимальной осторожностью, врач введет иглу между роговицей и сосудистой оболочкой глаза и медленным движением опустит катаракту. Да, я уже чувствую вашу неловкость, поэтому не стану продолжать…

А из одной комнаты слышны странные звуки. Больше всего они похожи на любовные стоны. Все громче, наконец переходят в крик. И последний, долгий освобождающий стон. Несколько рабов-помощников переглядываются с улыбкой. У пациента, которого там лечат, действительно особенная проблема. Это женщина, и она страдает истерией.

Мало кому известно, что слово «истерия» происходит от греческого термина «гистера», что означает «матка» (не случайно сегодня для обозначения обследований или операций, связанных с маткой, говорят о гистерографии, гистерэктомии, гистеросальпингографии и т. д.).

Античные врачи полагали, что истерия поражает женщин, чья сексуальная «энергия» скапливается, не находя выхода. К группе риска относились, таким образом, вдовы, старые девы и прочие женщины, лишенные регулярной половой жизни. Уже с I века н. э. в качестве лечения предписывали клиторальный оргазм. Женщины обращались к врачу, который вызывал у них, как тогда говорили, «пароксизм», действуя руками. Эта практика дошла почти до наших дней и была распространена еще в конце девятнадцатого столетия.

Настал черед мальчика и его родителей. За ними послали одного из рабов — ассистентов врача. Они вскакивают и поспешно идут за ним. Дверь кабинета открывается. Они застыли на пороге. Им известно, что сейчас настанет один из самых важных моментов в их жизни. Отец решительно заходит внутрь, за ним жена с малышом на руках. Дойдя до середины комнаты, они останавливаются.

Врач будто их не замечает. Он сидит за письменным столом и пишет на восковой табличке предписания для пациента. На полу — великолепная мозаика, в отдельных квадратах — бегущие дикие звери: пантера, газель, лев, расположенные вокруг центральной фигуры. Это Орфей.[87]

Изображение Орфея — не случайность. В мифах Орфей умел усмирять игрой на кифаре (лире) диких животных и побеждать смерть. Подобный образ помогает завоевать доверие пациентов.

Из кабинета врача дверь ведет в другую комнату, cubiculum, где виднеется кровать, освещенная слабым светом лампы. Там расположен «дневной стационар», в точности как в наших больницах. И пол тоже выложен весьма изящной мозаикой.

Глаза матери изучают каждый уголок комнаты. Стены расписаны картинами и узорами, по всему периметру комнаты в нижней части стен идет широкая красная полоса. Мебели мало. Помимо стола, есть еще ларь, этажерка с «книгами» и справочными трактатами (в виде больших свитков папируса). Глаза матери останавливаются на длинном низком столике, куда уже смотрит обеспокоенный отец: раб разложил там хирургические инструменты для операции. Выглядят они как пыточные орудия.

Нам кажется немыслимым, чтобы хирург оперировал в своем кабинете, но в римское время (и даже позднее) это — в порядке вещей.

Отец чувствует легкое прикосновение чего-то влажного к пальцам ног, обутых в сандалии. По ним прошлись тряпкой, пропитанной уксусной водой, которой раб смывает следы крови, оставшиеся на полу после предыдущей операции…

Врач встает из-за стола: красивый мужчина лет сорока, черные волосы с проседью, черты лица правильные, с мясистыми, четко очерченными губами. Поражают его большие черные глаза. И в особенности — его пленительный взгляд, возможно из-за морщинок, лучами расходящихся от внешних краев глаз. Черты лица и акцент выдают его происхождение: Греция.

Он хорошо знаком с хозяином семейства рабов, много раз бывал на его вилле-фактории. Он у него в долгу за помощь в решении некоторых своих проблем «на высшем уровне». Само собой разумеется, операция будет проведена бесплатно. Он молча слушает рассказ родителей о болезни сына. Мальчик смотрит на него, прижавшись к матери. Он не боится, врач кажется ему другом. Ребенок прав. Ведь это единственный человек, который может его спасти. Врач тоже глядит на малыша с симпатией, слегка наклонив голову, с легкой улыбкой.

Это столь ободряющее и «средиземноморское» лицо напомнило нам об одном очень интересном моменте. Ведь в начале римской истории не существовало профессиональных врачей. Отец семейства (pater familias) сам ухаживал за своими родичами и домашними рабами с помощью рецептов и знаний, передававшихся от отца к сыну. Затем, с завоеванием Греции, Рим впервые познакомился с профессиональными врачами. Они происходили из самых знаменитых врачебных школ того времени: из Эфеса, Пергама, Смирны, Антиохи. Восточное Средиземноморье было в ту пору аналогом сегодняшних Соединенных Штатов, с научно-исследовательскими центрами, университетами и библиотеками (достаточно привести пример библиотеки в Александрии Египетской).

Таким образом, сначала врачи, практиковавшие в Риме, были рабами греческого происхождения (и, похоже, высоко ценились, ведь на рынке они стоили гораздо дороже других рабов). В скором времени эти рабы были освобождены и в качестве вольноотпущенников смогли открыть собственные врачебные практики.

Это может показаться удивительным, но римлянину не подобало заниматься профессиональным врачеванием, в том числе потому, что, согласно его кодексу чести, римский гражданин не мог получать прибыль и выгоду от спасения ближнего, по крайней мере через ручной труд в чистом виде. Цицерон говорил по поводу понятия decorum (приличие) в своем труде «Об обязанностях»,[88] что образованный римлянин мог знать медицину, но не практиковать ее. Все равно как если бы сегодня священник представил вам счет за каждую проведенную им службу или выслушанную исповедь.

Юлий Цезарь понял значение этих профессионалов и дал свободным врачам права римского гражданства, тем самым придав им официальный статус. Это случилось в 46 году до н. э.

При Траяне врач — распространенная фигура. Имеет место даже такое явление, которое мы бы сегодня обозначили словами «персональный тренер» для богатых римлян, а именно своего рода консультант по физическим и психологическим проблемам римских патрициев.

И все же, несмотря на смену поколений, профессия врача продолжала оставаться в руках греков: если судить по погребальным и прочим надписям, найденным археологами, 90 процентов врачей все еще греческого или восточного происхождения. А сто лет спустя, в III веке н. э., — 75 процентов…

Существует даже нечто вроде государственной службы здравоохранения, число врачей в которой (их называют «архиатры») колеблется от пяти до десяти, в зависимости от размеров города. Назначение, жалованье и некоторые привилегии определялись императорским указом.