– Стоило бы привыкнуть, – пожала плечами Скотти.

– На Рождество все было иначе. Хорошо еще, что ее нашел я. Чего ей взбрело в голову…

– А как ты там оказался? – спросила Скотти.

Вопрос застал Скотта врасплох. Он ответил не сразу, и дочь скрестила на груди руки, как прокурор.

– Выпил капельку в баре наверху. Кто же знал, что такое случится?

На его оправдание Скотти укоризненно кивнула.

– Пойду посмотрю, как они там. – Скотт встал и прижался ухом к двери, надеясь, что любопытствующие уже разошлись. Через шум, похожий на шепот моря в раковине, он различил приближающиеся мягкие шаги и три коротких стука в соседнюю дверь.

– Мистер Фицджеральд? – спросил официальный голос.

– Сиди здесь, – велел Скотт дочери, расправляя на себе пиджак и приглаживая волосы.

Стучавший оказался не полицейским, а охранником отеля. Полноватый британец с тонкими усиками и дешевым зубным протезом. Поступила жалоба, даже несколько жалоб, надо сказать.

Скотт принес извинения. У жены расшатались нервы. Больше не повторится.

Отелю также был нанесен определенный имущественный ущерб. Придется обсудить это с управляющим.

– Разумеется, – сказал Скотт. – Я все улажу. Благодарю вас.

Он подумал, что все обошлось легче, чем можно было ожидать – охранник быстро смягчился, но утром после завтрака со Скоттом пришел поговорить управляющий и вручил ему счет за пребывание в отеле, в который не забыли внести и двадцать долларов за разбитую вазу. «Кавальер» – семейный бизнес, объяснил управляющий назидательно, как банкир. Такое поведение недопустимо в этих стенах. Скотту вежливо, но твердо объяснили, что надо съехать.

Вместо одного пасхального ужина пришлось гостить в Норфолке у сестер Зельды все выходные, заняв старые детские. Скотти такому повороту не обрадовалась, а Зельду вновь посадили на успокоительные, так что дни напролет она ходила сомнамбулой. Скотт ничего не писал и не брал в рот ни капли до тех пор, пока не отправил Зельду с мисс Филлипс в больницу, а Скотти не посадил на поезд в Нью-Йорк. Потом сам сел в самолет, опрокинув перед тем пинту пива, и гадал, что же напишет в отчете мисс Филлипс. За завтраком в Канзасе выдул вторую пинту, а к дозаправке в Альбукерке решил жениться на Шейле. И сразу же позвонил из телефона-автомата сообщить ей об этом.

– А ты про развод-то жену спросил?

– Да, – соврал Скотт.

Приехав встречать его в аэропорт, Шейла поняла, как он пьян. Пришлось сознаться, что ничего он Зельде не говорил. Завезя Скотта домой в «Сады», она попросила его больше ей не звонить.

– За наших будущих бывших жен! – поднял Боги тост, глядя на Мэйо. Скотт поддержал.

Снова оставшийся один, Скотт безвылазно сидел дома в халате и шлепанцах с твердым намерением наконец-то закончить сценарий. Днем он не притрагивался к спиртному, однако погода располагала к мечтаниям. Джоан Кроуфорд больше хотела показать свободолюбие героини, чем стремление отомстить; сложность состояла в том, чтобы придать образу драматизма. Испробовав дюжину вариантов, Скотт остановился на том, где муж возвращается в особняк просить прощения и узнает, что жена уезжает в Европу, на этот раз навсегда. Слуги спешно зачехляют мебель, вещи уже отнесли в «Роллс», машина готова ехать.

– Можешь писать мне письма, – говорит жена, проходя мимо.

– Куда же их слать?

– В Лондон, Париж… – Она машет ему рукой. – Без разницы.

Скотт еще не закончил эту сцену, как позвонил Стромберг. Студия закрывает картину. Майеру она изначально не нравилась, а цензоры ее все равно никогда не пропустят. Скотту и дальше будут платить, Стромберг подберет ему другой фильм, но сейчас можно взять неделю отпуска и отдохнуть.

– Ты ведь не видел еще, что я написал!

– Уверен, что получилось прекрасно. Я тоже разочарован. Увы, так бывает. Если тебя это утешит, мисс Кроуфорд тобой очень довольна. А сейчас нужно развеяться. Поезжай на пару дней в Палм-Спрингс и возвращайся со свежей головой.

Скотт не стал говорить, что и так только что вернулся из отпуска или что ехать ему не с кем. Повесив трубку, он снова сел за кухонный стол, словно не было никакого разговора со Стромбергом, словно новости были пустыми слухами, и стал колдовать над сценой, следя за последовательностью каждой реплики, пока мало-помалу не довел ее до конца.

Следующие несколько дней, понимая, что другого шанса закончить сценарий у него не будет, Скотт трудился над последними правками, словно боясь не успеть в срок. Даже после того, как он вручил изумленной секретарше Стромберга готовый сценарий, мозг продолжал перебирать ниточки сюжета, и, чтобы успокоить то, что осталось от его профессиональной совести, Скотт стал читать Китса. Когда это не помогло, он постучался в дверь Боги и Мэйо. В три пополудни в четверг их не оказалось дома, как не было ни Дотти, ни Алана, ни Дона Стюарта, ни Бенчли – все работали, а ему платили за безделье.

И Скотт решил начать с джина, который прятал в банке из-под овсяной каши в глубине шкафчика. Он смаковал обжигающе холодные глотки напитка со льдом. Сделав радио погромче, чтобы его было слышно на улице, Скотт устроился на ступеньках крыльца, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. «Волнующие ритмы, ноги просятся в пляс! Волнующие ритмы, нам с тобой не скрыться от соседских глаз»[108]. Стромберг же велел проветриться. Лучшего способа не придумаешь, отметил Скотт, но тут же вспомнил, как вопила в коридоре Зельда, как Скотти его защищала, как Шейла велела не звонить… Скотт наклонил стакан, и горка льда тут же наехала ему на верхнюю губу.

Первыми вернулись домой Боги и Мэйо, потом пришел Дон Стюарт с какой-то японкой, потом Сид и Лора Перельманы, Пеп Уэст с женой, Дотти и Алан, Огден Нэш – вечеринка становилась все шумнее. Наконец прибыл Бенчли в окружении старлеток, одна из которых уселась на колени Скотту, задевая жестким корсетом его лицо и потешаясь над тем, как танцуют другие. Зажглись фонари, с балкона ревел фонограф. Скотт несколько раз лихо танцевал с той девушкой, а потом не мог вспомнить, где оставил стакан. Джин кончился, перешли на виски с содовой. Мэйо встряхнула бутылку и обрызгала замешкавшихся фонтаном сельтерской. Скотт помнил, как в какой-то момент зашел в один из домиков и вслепую метал дротики в мишень, а потом у него почему-то градом полились слезы.

Проснулся он на полу в собственной кухне. В окно било солнце, в раковине громоздилась грязная посуда. Больное плечо ныло, появился легкий озноб, и Скотт испугался, что из-за сна на полу вернулась ангина. В карманах брюк нашлись таблетки. Он принял две, затем вдруг понял, что что-то случилось с рукой – он не смог снять рубашку, чтобы принять душ, рука не поднималась.