появились неожиданные пробелы, досадные повторы, ощутимые противоречия – признаки, позволяющие догадываться о том, чего никто не собирался сообщать. В случаях искажения текста это чем-то напоминает ситуацию с убийством: трудности заключаются не столько в его осуществлении, сколько в сокрытии его следов. Слову «искажение» хотелось бы придать двоякий смысл, на который оно претендовало, хотя в таком значении сегодня не употребляется. Оно должно было означать не только «менять свой облик», но и «поместить в другое место», «куда-то сдвинуть». Следовательно, во многих случаях искажения текста мы вправе рассчитывать на обнаружение скрытого в других местах чего-то подспудного или отвергнутого, пусть даже видоизмененного или вырванного из контекста. Нужно признаться, далеко не всегда это можно установить.

Искажающие тенденции, с которыми мы хотели бы разобраться, должны были действовать на предания до появления каких-либо их записей. Одну из них, возможно наиболее заметную из всех, мы уже выявили и отметили, что вместе с учреждением веры в нового бога Яхве возникла необходимость сделать что-то для его возвеличивания. Выражаясь точнее, его нужно было утвердить в должности бога, создать для него пространство, стереть следы прежних религий. Похоже, это вполне удалось сделать с религией тамошних племен, ведь о ней мы больше ничего не слышали. С возвращенцами из Египта дело обстояло не так просто, они не позволяли лишить себя факта Исхода из него, памяти о человеке по имени Моисей и обряда обрезания. Подводим итог: они некоторое время пребывали в Египте, но вновь покинули его, и с тех пор им приходится отрицать любой след египетского влияния. С человеком по имени Моисей дело было улажено путем его перемещения в Мадиан и в Кадеш и отождествления со жрецом – основоположником религии Яхве. Самый весомый признак зависимости от Египта – обрезание – пришлось сохранить, но не прекращались попытки оторвать этот обычай, вопреки очевидности, от Египта. Только как целенаправленный протест против провокационного положения дел можно толковать загадочное, невразумительно изложенное место из книги Исход, где Яхве гневается на Моисея, потому что тот пренебрег обрезанием, а его жена, мадианитянка, спасает мужа, быстро проведя соответствующую операцию! Довольно скоро мы узнаем и еще об одной уловке по умалению этой неудобной улики.

Ее едва ли можно счесть проявлением какой-то новой тенденции, скорее дело заключается в продолжении более старых устремлений, когда старались прямо оспорить, что Яхве – новый, чуждый евреям бог. С этой целью приводились легенды о праотцах народа – Аврааме, Исааке и Иакове. Яхве утверждает, что он был богом уже этих отцов, признавая, правда, что те поклонялись ему под другим именем[80].

Он не уточняет, под каким другим, и в этом заключается повод нанести решающий удар по гипотезе о египетском происхождении обычая делать обрезание. Яхве требовал его соблюдения уже от Авраама, установив обряд в качестве символа союза между собой и его потомками. Но это выглядит как совсем неуклюжая уловка. В качестве признака, отделяющего одних от других и предоставляющего первым преимущества перед остальными, обычно избирают что-то отсутствующее у остальных, а не то, что каким-то образом можно обнаружить у миллионов других людей. Так что израильтянину, переселившемуся в Египет, пришлось бы считать всех египтян как бы братьями по студенческому объединению, братьями по Яхве. Факт, что обрезание в Египте было самым обычным делом, не мог быть неизвестен израильтянам, создававшим текст Библии. Более того, упоминаемое у Эд. Мейера место из книги об Иисусе Навине самым бесспорным образом свидетельствует об этом, но именно из-за этого упомянутый факт нужно было отвергать любой ценой.

От произведений в виде религиозных мифов не следует требовать, чтобы они обращали серьезное внимание на логическую согласованность. Иначе народная интуиция получила бы право отрицательно оценивать действия божества, которое заключило с прародителями договор, налагающий взаимные обязательства, но затем в течение веков не проявляло заботу о партнерах-людях, пока ему не пришла в голову неожиданная мысль вновь открыться их потомкам. Еще более странное впечатление вызывает представление, что бог сразу же «избирает» себе народ и провозглашает его своим народом, а себя – его богом. Думаю, это единственный случай в истории человеческих религий. Обычно бог и народ неразрывно связаны друг с другом, с самого начала они образуют единое целое. Нередко, пожалуй, можно услышать, что какой-то народ предпочел другого бога, но никогда, что бог подыскивает себе другой народ. Вероятно, мы приблизимся к пониманию этого уникального события, если вспомним об отношениях между Моисеем и еврейским народом. Моисей снизошел к евреям, сделал их своим народом, и они оказались «народом избранным»[81].

Включение в дело праотцев преследовало и еще одну цель. Они обитали в Ханаане, и память о них была связана с конкретными территориями страны. Не исключено, что первоначально они были ханаанскими героями или разного рода местными божествами, включенными переселившимися израильтянами в свою древнейшую историю. Когда прибегают к ссылкам на предков, то этим как бы подтверждают свою укорененность и защищаются от ненависти, испытываемой к чужеземным завоевателям. Ситуация была очень искусно перевернута: бог Яхве всего-то вернул евреям то, чем некогда обладали их предки.

В более поздних вставках в библейский текст явно проглядывает намерение уклониться от всякого упоминания о Кадеше. Местом учреждения религии окончательно становится священная гора Синай-Хорив. Причина этого не очень-то ясна: возможно, стало нежелательным напоминать о влиянии Мадиана. Впрочем, все более поздние искажения, особенно эпохи так называемого Жреческого кодекса, преследовали другую цель. Больше не было нужды изменять в желательном духе сообщения о произошедших событиях, потому что они случились очень давно. Вместо этого приходилось тратить усилия на перемещение заповедей и учреждений современности в давние времена, обосновывать их, как правило, Моисеевым законодательством, чтобы тем самым оправдать их претензии на освященность и непреложность. Как бы сильно тем самым ни удалось сфальсифицировать образ прошлого, этот метод не лишен определенных психологических оснований. Он отображает тот факт, что в течение длительного времени – от Исхода из Египта до закрепления библейского текста при Ездре и Неемии прошло около 800 лет – религия Яхве достигла согласия и даже идентичности с религией Моисея.

И это – существенный итог, судьбоносный смысл религиозной истории евреев.

VII

Среди всех событий глубокой древности, которые обрабатывались позднейшими художниками, священнослужителями и летописцами, выделялось одно, чье замалчивание было вызвано самыми очевидными и наилучшими человеческими мотивами. Этим событием было убийство вождя и освободителя Моисея. Об этом догадался Зеллин по намекам из книг пророков. Выдвинутую им идею нельзя считать фантастической, она достаточно правдоподобна. Ведь у вышедшего из школы Эхнатона Моисея не было лучших, чем у фараона, методов: он повелевал и навязывал народу свою