— Как только вы с Ариной живете, княже?

«Прямо как колдун с ведьмачкой…» — пронеслось у него в голове.

— Да так вот и живем, — невесело усмехнулся Угрим. — Как колдун с ведьмачкой.

Тимофей отвел взгляд. Видимо, его мысли в самом деле не были тайной для князя-волхва. В отличие от помыслов княгини.

— А это… — смутившись, пробормотал Тимофей, как же это… ну… любовь которая?..

— Брось, Тимофей, — поморщился Угрим, — какая там любовь! Откуда?! Если двое ни на единый миг не раскрываются друг перед другом полностью, а наоборот, постоянно пытаются сохранить в тайне свое и вызнать чужое, о какой любви может идти речь? Дальше постельных утех тут дело не сдвинется.

Тимофей невольно прикусил губу. Угрим ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Князь продолжал — задумчиво, глядя куда-то в сторону:

— Хотя и до них черед доходит потому лишь, что на супружеском ложе удобнее всего испытывать прочность колдовской защиты. Проникая в чужое тело, проникаешь также в чужие помыслы и чувства. Ублажая и обретая власть над чужим телом, начинаешь управлять чужой волей. Когда плоть бьется в экстазе, утрачивается контроль над самым важным и становится проще пробиться сквозь магические преграды. Иногда мне кажется, что вот-вот удастся… Пробиться удастся. Познать и понять Арину до конца. А порой, наоборот, я чувствую, что вот-вот удается не мне, а ей. Что она скоро вытянет из меня все мои тайны. Это война, Тимофей. Особая, бескровная. Война и испытание. На волю, выдержку, человеческое лицемерие и чародейское мастерство. Но, скажу по секрету, порой такие войны волхвов и ворожей бывают опаснее кровавой сечи.

Тимофей молчал, насупившись. Откровения князя его скорее угнетали, чем радовали. Наверное, Угрим это понял. Наверное, понял все.

Князь улыбнулся:

— Я рассказываю тебе об этом не просто так, Тимофей. Не для того, чтобы смутить тебя или выговориться самому. Я хочу, чтобы ты знал, как обстоят дела. И чтобы ты был готов.

— К чему, княже? — исподлобья глянул на него Тимофей.

— Ко всему. — Голос князя стал суровым и жестким. — Тебе предстоит нести стражу у опочивальни княгини.

— Что?! — Тимофея будто водицей студеной окатили. — Зачем?!

— Похищена ценная реликвия, и близится война, которой не избежать. — Угрим опять не смотрел на него. Княжеский взгляд уперся в неровную стену, словно там, за прочной каменной кладкой и толщей земли, князь-волхв уже видел картины грядущих событий. — А к войне нужно готовиться. Возможно, мне придется на время отлучиться из Острожца. И я должен быть уверен, что Арина в мое отсутствие не полезет куда не следует.

Угрим многозначительно глянул в непроглядную темноту подземелья:

— Без моего позволения княгиня не должна вообще выходить из терема. И ты будешь тому порукой.

Тимофей утер взмокший лоб:

— Почему именно я, княже?

— Ну не дурня же Ермолая ставить в терем на стражу?! — усмехнулся князь. — Более надежного человека, чем ты, я для этого дела не вижу. Ты давал мне слово честно служить, так? Ты обещал быть верным во всем, так?

«Да, — вынужден был признать Тимофей, — все так».

— И ты теперь знаешь то, о чем другие даже не догадываются. Значит, на тебя я могу положиться больше, чем на кого-либо.

— Но княгиня… — Тимофей растерянно тряхнул головой. — Что, если Арина не пожелает подчиняться? Она ведь и не обязана слушаться слова княжеского дружинника. Для нее закон — слово князя.

— Теперь обязана. — Рука Угрима легла на плечо Тимофея. — Я сам ей все подробно растолкую, а твоя забота — не выпускать княгиню из терема. Разрешаю запереть ее в опочивальне. Станет упрямиться или попытается выйти — применяй силу, не стесняйся. Не остановится по доброй воле — задержи любым способом, какой сочтешь нужным. А уж коли Арина колдовство вдруг какое творить надумает — руби ее немедля.

— Рубить, княже? — отшатнулся Тимофей. — Да как же можно-то?!

— Мечом можно, — свел брови Угрим. — Секирой, топором, саблей — чем хочешь. Главное, чтобы терема княгиня не покидала, чтобы в подвалах детинца ноги ее больше не было. Только учти: защитные заклинания я над тобой сызнова творить не буду. Слишком часто такой ритуал проводить нельзя. Магический щит незрим, но его вес способен подмять под себя человеческую душу, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Тимофей не понимал. Ровным счетом ничего. Чародейским искусствам он не обучался, а потому предпочел просто отмолчаться.

— К тому же Арина слишком хорошо меня изучила, — продолжал Угрим. — И моя защита на тебе вместо пользы может принести вред. В общем, будет лучше, если у опочивальни княгини ты станешь полагаться только на себя и лишь к себе прислушиваться. Уверен, ты справишься сам. Сделаешь, что надо. И как надо…

Князь улыбался странной улыбкой. Тимофею же было не до зубоскальства. Как надо, значит? Эх, а как оно вообще надо-то?

— Тебе все ясно? — спросил Угрим, заглянув ему в глаза.

Тимофей ответил вялым кивком.

* * *

Князь с малой дружиной удалился в тот же вечер, пообещав вернуться через пару-тройку дней. Угрим намеревался осмотреть дальние подступы к крепости, поставить засеки, собрать в ополчение мужиков покрепче, а заодно подыскать укромные места в дремучих ищерских лесах, куда в случае опасности можно отправить всех, кто не годен к ратному делу и чей рот при долгой осаде окажется в Острожце лишним.

К отъезду Угрима Тимофей в полном боевом облачении уже нес стражу у опочивальни Арины. Соседние покои были очищены от челяди: Угрим разогнал шумливых девок-бабок, которые беспокойными кудахтающими стайками вились обычно вокруг княгини. Крепкую дубовую дверь, за которой почивала Арина, надежно запирал снаружи массивный засов. Так что Тимофею оставалось лишь маяться от безделья.

Он неторопливо прохаживался под одиноким тусклым светильником, свисающим с балки, и размышлял, сколь странный урок даден ему князем. Ночь вступила в свои права. Ничего не предвещало неприятностей. В тереме было тихо. В городе — спокойно. Тимофей, затаив дыхание, приложил ухо к запертой двери, однако не услышал ни звука. Судя по всему, княгиня уже уснула.

Тимофей представил прекрасную гречанку, раскинувшуюся на широком мягком ложе — разморенную, теплую. Одну… Сердце забилось чаще, сильнее. Забурлила кровь, пробуждая вожделение. Вот ведь, крысий потрох, незадача какая!

Он отступил от двери, переведя взгляд на небольшое окошко. Окно было прорублено над лестницей в самом конце коридора. В маленький темный проем на бревенчатой стене уже заглядывала желтоватая луна. Руку, казалось, протяни из оконца — и тронешь золоченый диск.

Увы, созерцание лунного лика не помогло. Воображение по-прежнему упорно рисовало иной лик. И не только лик. Иные окружности — тоже. Совсем иные. Ну что за наваждение такое, в самом-то деле?! Тимофей, стараясь отогнать ненужные, вредные мысли, принялся с удвоенной энергией расхаживать по тесному коридору взад-вперед, а потому и не сразу услышал…