Приезжаем понедельник 11 вечера. Сообщите “Правде”. Ульянов.

Его спутники были так счастливы, что не обращали внимания на жесткость деревянных сидений. Вагоны были полупустыми – в одном из них Ленин даже смог устроиться в полном одиночестве, – но удобства в русском третьем классе были минимальными. Однако о лучшем никто и не мечтал. Позднее они будут вспоминать, как, двигаясь вдоль побережья Финского залива, они словно распрямлялись и начинали дышать привольнее, словно широкая русская колея дала им новое чувство свободы. Несколько часов подряд они двигались на юг в тряском вагоне сквозь кромешную тьму, болтая со случайными попутчиками-крестьянами, или дремали.

На рассвете выяснилось, что снег исчез, хотя серо-бурый ландшафт, казалось, еще не почувствовал весны. Умиротворяющий перестук колес на пару часов прервался чуть севернее Гельсингфорса, где они пересели на поезд, который должен быть доставить их через Териоки в Петроград. Ленин почти не отрывался от чтения. Удалось поговорить с какими-то солдатами (блаженное уединение в пустом вагоне оказалось недолговечным), но главное было – газеты.

Как только они въехали в Финляндию, Ленин сразу купил несколько выпусков “Правды”. Газету все еще было непросто найти, тем более так далеко от Петрограда, так что это была чрезвычайная удача. Развернув номер уже на пограничном пункте в Торнио, он испытал мгновенное удовлетворение от мысли о том, что газета его партии выходит в свободной России, но затем начал вчитываться внимательно. Как и многие литераторы, он, вероятно, прежде всего попытался найти собственные тексты: он заранее послал в Россию, на адрес Александры Коллонтай, две статьи – два первых “Письма из далёка”. Но обнаружилась только одна из них. Статью напечатали в выпусках от 21 и 22 марта / 3 и 4 апреля, в “подвале” на одной из внутренних полос, и не на первой странице, к тому же пассаж с призывом к бойкоту буржуазного правительства был вычеркнут39. С возрастающим беспокойством он внимательно перечитал статью, и его подозрения подтвердились: в тексте было сделано еще несколько купюр, редактура была систематической и последовательной. Кроме того, по мере чтения Ленину стало ясно, что некоторые петроградские большевики всерьез подумывают о союзе с идеологически близкой частью меньшевиков. Именно так и только так можно было понять критическую статью левого большевика Молотова в выпуске от 28 марта / 10 апреля.

Ленин стал готовиться к битве. Его телеграмма, отправленная в начале марта, была недвусмысленной: никакой поддержки Временному правительству, никакого сотрудничества с другими партиями. В “Письмах из далёка” он требовал передачи власти от буржуазных “агентов английского капитала” к рабочей милиции или советам. Кооперация с меньшевиками в его планы категорически не входила. Война, подчеркивал он, есть кровавая капиталистическая авантюра, а никак не революционная самозащита, о которой теперь вел речь Каменев.

Скоро Ленин дочитал до фразы о том, что Россию необходимо защищать от немецких пушек. Ленин знал мягкость профессорской манеры своего старого товарища; сам он никогда не согласился бы с тем, что в военное время обязанность революционера состоит в “усилиях по сохранению фронтовой дисциплины в войне против гуннов”. Политические позиции газеты, очевидно, сдвинулись, тон ее был слишком мягок. Чем дальше Ленин читал, тем яснее ему становилось, насколько его партия (или по крайней мере его ближний круг в партии) отклонилась от идей, которые он им внушал. Ленин был страстным агитатором и мастером “мертвой хватки”; теперь он был намерен одолеть своих колеблющихся сторонников с их мягкими речами и статьями. Он будет стучать кулаком по столу, вычеркивать формулировки, собирать вокруг себя самых верных и воздействовать на Каменева. И вдруг – как гром с ясного неба (Зиновьев вспоминал, что лицо Ленина сделалось пепельно-серым): Малиновский все же оказался провокатором40.

Это был удар личного свойства: “Предатель, – бесновался Ленин, – расстрелять мало!” Когда он читал в “Правде” уничтожающий комментарий о сношениях Романа Малиновского со старой охранкой, Ленин не мог не вспомнить о том, как сам он в 1914 году счел слухи о Малиновском злобной инсинуацией – и после краткого расследования в Поронине снял с Малиновского все обвинения. Теперь “Правда” отступилась от предателя. А ведь Ленин совсем недавно послал Малиновскому письмо из Швейцарии, дружеское письмо с новостями и приветами от жены…41

Теперь перед ним были черным по белому изложенные доказательства того, что Малиновский – двойной агент. Более того, Ленин видел и обвинения в адрес Мирона Черномазова, издававшего “Правду” до войны. Оба, как выяснялось, годами сотрудничали с Охранным отделением. В апреле вся история уже не была новостью, но издателям “Правды” (судя по статье Еремеева в выпуске за 29 марта / 11 апреля) все еще приходилось платить по этим счетам.

В действительности ситуация была намного серьезнее, чем Ленин мог знать в то время. Ряд журналистов плели паутину инсинуаций, распуская слухи о том, что партия большевиков и их газета финансируются “немецкими миллионами”42. В Петрограде ходили многочисленные анекдоты на эту тему, в известных кругах “Правду” предлагали переименовать в газету “Провокатор”. Нетрудно было представить, в каком виде будут поданы прессой приключения самого Ленина в его путешествии сквозь немецкие земли.

Когда поезд остановился в Белоострове, уже стемнело. Финляндия, хотя и была частью Российской империи, все же сохраняла определенные внутренние свободы. Реальная же Россия, со всеми ее тюрьмами, жандармами и репрессивными законами, начиналась в Белоострове, поэтому и здесь тоже требовался надежный контрольно-пропускной пункт. Согласно воспоминаниям Бориса Никитина, местная полиция просила патриотически настроенных пассажиров сообщать о подозрительных попутчиках43. Оторвавшись от “Правды”, Ленин настроился на очередной долгий допрос. Вместо этого вагон едва не взяла штурмом восторженная толпа почитателей. Лев Каменев предупреждал встречающих товарищей: “Надо знать Ильича, он так ненавидит всякие торжества”, – но слова его, как обычно, не возымели никакого действия44.

Организовать подобающий случаю прием было непросто. Телеграмма, в которой Фюрстенберг сообщал о времени прибытия ленинского поезда, была задержана, так что новость пришла поздно, только в понедельник утром, когда Мария Ульянова сообщила ЦК о телеграмме брата из Торнио. У Шляпникова оставалось меньше пятнадцати часов, чтобы подготовить встречу на Финляндском вокзале, а тем временем небольшая делегация (в которую входили, в частности, Каменев и Раскольников) выехала к финской границе, за сорок километров от столицы, чтобы уже там приветствовать Ильича. Вечерним поездом в Белоостров отправилась и группа рабочих активистов. Но основная масса встречающих прибыла на пограничную станцию из Сестрорецка. Эти люди, заслуженные большевики, рабочие местного Оружейного завода, прошли пятнадцать километров пешком, чтобы своими глазами увидеть прибытие своего вождя.

Перрон одинокой станции был погружен во тьму, шел дождь. Ожидавшие едва могли разглядеть лица друг друга, не говоря уже о самодельных знаменах, которые они принесли с собой.