В какой-то момент британцы начали размышлять, не вывести ли им на поле собственного троянского коня: если немцы могут использовать Ленина, почему бы Британии не найти другого русского революционера,

который постарался бы объяснить России, что с ней произойдет, если она будет вести войну недостаточно энергично.

Они уже пропустили в Россию Плеханова, но кое-кто считал, что можно достичь лучших результатов с помощью одного бывшего нигилиста, известного разведке под именем Алексей Федорович Аладьин. Однако у Аладьина не было ни партии, ни даже группы последователей, и неизвестно, чего ждать от этого непредсказуемого неудачника. Резолюция на его досье от 29 марта гласит: “Сохранить в качестве спящего агента”30.

Какая жалость, что эти несчастные швейцарцы вообще разрешили большевикам сесть на поезд! Даже мягчайшему князю Львову пришлось проинформировать официальных лиц в Берне, что отъезд Ленина и его группы из Цюриха – обстоятельство “в высшей степени прискорбное”31. Ходили также слухи, что Павел Милюков составил некий список персон нон-грата и пытался убедить своих коллег, чтобы этим лицам запретили въезд в Россию32. Если это правда, размышляли британцы, то Ленин и его друзья вряд ли смогут создать особые проблемы на Востоке.

С точки зрения союзников, лучшая возможность для того, чтобы остановить Ленина, несомненно, представлялась в Торнио. У британцев там был собственный военный представитель. Этот офицер вполне мог провести тайную операцию под прикрытием общей неразберихи и хаоса на границе – не говоря уже о столь удобном тумане. Надо было всего лишь сделать так, чтобы один конкретный большевик больше никогда не вернулся домой.

Сани русских путешественников подтянулись к караульному посту на финской стороне. Приметы границы – лающие приказы, стойки паспортного контроля, железные решетки – были знакомы путникам наизусть: это была часть жизни любого европейского революционера. По впечатлениям Шляпникова, раньше пограничники в Торнио были необычайно придирчивы, но теперь, когда на крыше появился красный флаг, тон персонала (а возможно, и сам персонал) сменился. Немцы тоже рассчитывали на то, что при новом режиме нравы на границе смягчатся. В одном из рапортов говорилось:

Раньше в Торнио было 65 чиновников, всех проезжающих тщательнейшим образом проверяли. Сейчас осталось лишь 16 солдат, и досмотр проводится очень быстро33.

Группа местных зевак, собравшихся у пограничного поста, забрасывала вновь прибывших вопросами. Волоча за собой свои чемоданы и крепко держа за руки двух детей, спутники Ленина вошли в здание таможни.

Они ожидали чего угодно, но точно не того, что женщин сразу отделят от мужчин. Последовал основательный и пристрастный допрос. Тщательная проверка багажа длилась несколько часов; внимательно изучили даже детские книжки. Некоторые пассажиры должны были раздеться до белья. В прошлом, в годы царистских репрессий, революционерам и в самом деле приходилось иногда зашивать тайные бумаги в одежду, но теперь-то речь шла о свободной России.

Как и ожидалось, Фрица Платтена на границе сразу же завернули назад. Верный швейцарец проторчит в Хапаранде еще три бессмысленных дня в напрасной надежде на то, что решение будет изменено34. Однако российские граждане, конечно, имели другие права. Ленина допрашивали несколько часов подряд, и было похоже, что процедуру затягивают специально. Снова и снова Ленину приходилось рассказывать свою историю: он просто журналист, который возвращается на родину. Время шло, но никто не решался спросить у пограничников, что же будет дальше. За одной из дверей затрещал телеграфный аппарат: британский военный представитель в Торнио пытался связаться с Милюковым.

Весь этот эпизод остается не вполне ясным, хотя множество людей впоследствии заявляли, что были свидетелями происходящего. В 1919 году в довольно бессвязной статье в New York Times бывший американский военнослужащий по имени А. В. Клифот заявлял, что именно он разрешил Ленину пересечь российскую границу. Антисоветские настроения в его стране к этому времени настолько накалились, что мнение Клифота, будто бы большевистскую группу “везли в пломбированном вагоне, чтобы большевистская пропаганда не просочилась в Германию”, кому-то из читателей, возможно, и показалось правдоподобным.

Очевидно, что на самом деле Клифот представлял себе дело весьма смутно, однако он утверждал, что в апреле 1917 года работал в Торнио на паспортном контроле в качестве офицера союзной армии.

Первыми появились патриоты, – писал он. – Они приезжали поодиночке, по двое или по трое, чтобы присоединиться к армии и сражаться против немцев.

Ленин и его группа – это было совершенно другое дело. Клифот сообщает, что один из его коллег телеграфировал Керенскому в Петроград, чтобы уточнить, нет ли здесь какой ошибки: быть не может, чтобы такому типу, как Ленин, позволили перейти границу. Министр юстиции (с присущим ему пафосом, который его в конце концов и погубит) якобы ответил, что демократическая Россия не запрещает своим гражданам въезд в страну. После этого, пишет Клифот, не оставалось другого выхода, как пропустить эти подрывные элементы через границу35.

Есть, однако, и другая версия событий, согласно которой роковую роль сыграл не американский, а британский офицер. По свидетельству полковника Бориса Никитина, главы импровизированной контрразведывательной службы, наспех организованной при Временном правительстве, его британский коллега майор Стивен Элли в начале апреля обратился к Никитину за помощью со “списком из тридцати изменников во главе с Лениным”, которые “через пять дней” должны пересечь границу. Никитин позвонил в Министерство иностранных дел, где надеялся найти Милюкова, но того не было в городе. Заместитель министра Анатолий Нератов отказался подписать приказ об аресте36. У Элли оставался единственный выход: его подчиненный в Торнио, Гарольд Грунер, имевший среди коллег прозвище Шпион, займется Лениным на границе, что бы по этому поводу ни думали русские.

Грунер сделал все возможное. Он тщательно обыскал Ленина и допросил его; чтобы выиграть время, он перерыл его книги и бумаги. Но в конце концов, уже около шести вечера, ему пришлось кивнуть русскому чиновнику, который орудовал резиновым штемпелем. Ничего другого Грунеру не оставалось, так как он был всего лишь младшим офицером и к тому же иностранцем. Но он никогда потом не мог забыть, что именно он “на самом деле впустил Ленина в Россию”.

Будь он японцем, – замечает товарищ Грунера Уильям Герхарди, – он бы совершил харакири37.

Но и Ленин не забыл этот обыск и допрос. Вскоре после прихода к власти он заочно приговорил Грунера к смерти. Этот приговор, однако, так и не был приведен в исполнение, и Шпион позднее даже успел повоевать с большевиками в составе Британского экспедиционного корпуса в Сибири, потерпев, таким образом, не одну, а целых две эпические неудачи, за что благодарный Георг V наградил его орденом Британской империи38.

Ленинская группа ликовала. В Финляндии Ленину всегда легче дышалось, а теперь местные жители толпились вокруг него с расспросами о том, что же будет с Великим княжеством в новую эпоху, наступившую после падения царизма. Несколько дней назад открылась внеочередная сессия Эдускунты – финского парламента. Социалисты здесь были в большинстве, дебаты внушали финскому народу надежду на лучшее, поэтому даже в этих северных краях крестьяне жадно ловили новости. Невзирая на усталость, Ленин сказал несколько вдохновляющих слов о грядущей финской свободе, тактично умолчав о мировой гражданской войне. Затем он направился на почту (которая удачным образом работала в пасхальное воскресенье), чтобы отправить телеграмму своим сестрам в Петроград: