— Для меня имеет, синьор, — заметила она.

— А, ну да, конечно. Но я имел в виду другое… — И, не тратя слов на объяснение недоразумения, попросил: — Синьорина, если вы не заняты, я бы хотел, чтобы вы для меня кое-что сделали.

Она потянулась к карандашу и блокноту, но он остановил ее:

— Нет, я хочу, чтобы вы пошли и кое с кем поговорили.

Ему пришлось дожидаться ее возвращения более двух часов. Когда она вернулась, то направилась прямиком в его кабинет. Вошла без стука и приблизилась к его столу.

Он пригласил ее сесть и, сгорая от нетерпения, присел рядом.

— У вас нет привычки делать мне подарки на Рождество, комиссар? — спросила она.

— Нет, — честно признался он. — А что, пора привыкать?

— Да, синьор, — многозначительно сказала она. — Я рассчитываю на дюжину, нет, две дюжины белых роз от Бьянката и, пожалуй, бутылку просекко.

— А могу ли я спросить, когда бы вы хотели получить этот подарок, синьорина?

— Чтобы избежать рождественской суеты, синьор, думаю, вы могли бы преподнести его на следующей неделе.

— Обязательно. Считайте, что все уже сделано.

— Вы очень добры, синьор, — произнесла она, подчеркнуто церемонно наклоняя голову в знак благодарности.

— Это доставит мне истинное удовольствие, — ответил он, выждал шесть секунд и спросил: — Получилось?

— Я спросила у хозяина книжного магазина на кампо, и он сказал мне, где они живут. Пошла и поговорила с ними.

— И что? — нетерпеливо справился он.

— Самые отвратительные люди, которых я когда-либо встречала, — сказала она холодно и отчужденно. — Видите ли, я работаю здесь больше четырех лет, и мне нередко приходится встречаться с отпетыми преступниками, хотя люди в банке, где я раньше работала, были, наверно, еще хуже. Но эти двое переплюнули всех.

Она передернула плечами от отвращения.

— Почему вам так показалось?

— Жадность и набожность, как выяснилось, дают премерзкое сочетание!

— Пожалуйста, расскажите по порядку.

— Ну, я сказала, что мне нужны деньги, чтобы оплатить карточные долги брата. Они спрашивают: что можете предложить в залог? Я говорю: квартиру. При этом веду себя, как вы меня научили: вся такая нервная и взволнованная. Муж спросил мой адрес и пошел в другую комнату, я слышала, как он с кем-то разговаривал… Должно быть, по мобильному телефону. В тех двух комнатах, которые я видела, телефонных розеток не было.

— Что потом? — спросил Брунетти.

— Он вернулся, улыбнулся жене, и тут она сказала: возможно, они смогут мне помочь. Спрашивает: сколько мне надо? Я говорю: пятьдесят миллионов лир.

Это была сумма, которую они с Брунетти заранее обговорили: не слишком много и не слишком мало, как раз те деньги, которые игрок рассчитывает легко отыграть за ночь. Лишь бы нашелся человек, который погасит его долг и таким образом вернет его за игорный стол.

Она посмотрела в глаза Брунетти:

— Вы знакомы с этими людьми?

— Нет. Все, что я знаю, рассказала мне одна знакомая.

— Это монстры, — произнесла синьорина Элеттра усталым голосом.

— Что сказал муж, когда пошел звонить?

Она пожала плечами:

— Сказал, что надо проверить документы на дом, хотя я уверена, он звонил кому-то, чтобы удостовериться, действительно ли это моя квартира и оформлена ли она на мое имя.

— Кому, как вы думаете? — спросил он.

— Маловероятно, чтобы это был сотрудник Кадастрового отдела, скорее всего, это человек, который имеет прямой доступ к их базе данных, ведь он смог предоставить информацию немедленно.

— А вы сможете во всем этом разобраться? — спросил он.

— Не сразу. Это займет у меня некоторое время… Нужно вникнуть в их систему.

— Чем закончилась ваша встреча?

— Завтра я должна явиться с документами. В пять к ним домой придет нотариус. — Она всплеснула руками. — Только представьте: в Венеции иной раз «скорой помощи» не дождешься — успеешь умереть, пока врач позвонит в дверь, а у них есть нотариус, которым они могут распоряжаться двадцать четыре часа в сутки. — Она подняла брови в знак немого удивления. — Так что предполагается, что завтра я приду в пять. Мы подпишем все бумаги, и они дадут мне нужную сумму.

Она еще не закончила фразу, а Брунетти уже покачал головой в знак молчаливого несогласия. Он ни в коем случае не позволит синьорине Элеттре вновь приблизиться к этим людям. Она с признательностью улыбнулась и, как ему показалось, вздохнула с облегчением.

— А процент? Они говорили о процентной ставке?

— Они сказали, что мы поговорим об этом завтра, что это будет указано в бумагах. — Она скрестила ноги и положила руки на колени. — Другими словами, мне дали понять, что тут я ничего не решаю, могу только согласиться с их условиями, — подвела она итог.

И тут Брунетти вдруг вспомнил:

— А набожность?

Синьорина Элеттра вынула из кармана жакета кусочек картона, по размеру чуть меньший, чем игральная карта. Она протянула карточку Брунетти. На ней была изображена женщина в одежде монахини. Руки сложены у груди, глаза подняты к небесам. Брунетти прочитал первые несколько строк, напечатанных ниже, — это была молитва к святой Рите.

— Святая Рита из Кашии, покровительница отчаявшихся, — пояснила синьорина Элеттра. — Синьора Волпато чувствует с ней особое родство, потому что считает, что она тоже помогает людям, когда им неоткуда ждать помощи. Вот почему она так предана святой Рите. — Синьорина Элеттра сделала выразительную гримаску, чтобы подчеркнуть сей удивительный факт. — Она предана святой Рите больше, чем Мадонне, как она поведала мне.

— Как трогательно! — отозвался Брунетти, возвращая карточку.

— О, заберите себе, синьор, мне не надо, — отмахнулась синьорина Элеттра.

— Они не спрашивали, почему вы не обратились за кредитом в банк, если у вас есть обеспечение?

— Спрашивали. Я сказала, что эту квартиру подарил мне отец, и я не могу допустить, чтобы он узнал, что я ее заложила. Если бы я пошла в банк, где хорошо знают всю нашу семью, отец бы догадался, что это из-за брата. При этих словах я постаралась заплакать. — Синьорина Элеттра усмехнулась. — Синьора Волпато искренне пожалела моего брата, добавив, что азартные игры — страшный грех.

— А ростовщичество — нет?

— Очевидно нет. Она спросила меня, сколько ему лет.

— И что вы ей ответили? — поинтересовался Брунетти, зная, что у нее нет никакого брата.

— Сказала, что ему тридцать семь, а играет он уже много лет. — Она помолчала, словно припоминая события сегодняшнего дня. — Синьора Волпато была очень добра.