За ней, как он и страшился, Брунетти обнаружил Зеччино и девушку. В лучах света, проникавших через грязную застекленную крышу, он впервые увидел ее — она лежала на Зеччино.

Должно быть, сначала убили его — он рухнул под градом ударов, а она продолжала безуспешно сопротивляться, пока в конце концов не упала на него.

— Бедные дети, — тихо произнес Брунетти и еле удержался, чтобы не перекреститься. Полураздетые тела выглядели такими беззащитными и маленькими — смерть будто укорачивает людей, темная лужа крови засохла под их головами.

Он видел затылок Зеччино и лицо девушки, или, точнее, то, что осталось от лица. Череп Зеччино был во вмятинах, а у нее не было носа, который снесли ударом такой силы, что от носа остался лишь осколок хряща, прилипший к левой щеке.

Брунетти отвернулся и осмотрел комнату. У одной из стен были навалены замызганные матрацы. Рядом лежала одежда, которую они в спешке сбросили, чтобы сделать то, ради чего пришли сюда. Он заметил окровавленный шприц, и в памяти всплыло стихотворение, однажды прочитанное ему Паолой: поэт пытается обольстить женщину, уверяя ее, что их кровь смешивается в блохе, которая кусает их обоих.[22]Он тогда подумал, что это довольно странный способ соединения мужчины и женщины. Но ведь не более странный, чем шприц с героином! Рядом лежало несколько пустых пакетиков, размером чуть больше тех, которые нашли в кармане Роберто Патты.

Спустившись вниз, Брунетти достал мобильный телефон, который сегодня не поленился взять с собой, и позвонил в квестуру сообщить о страшной находке. Профессиональное чутье подсказывало ему, что следует вернуться в комнату, где лежат трупы, и еще раз все внимательно осмотреть. Но Брунетти не смог. Он перешел на противоположную сторону калле и стоял, греясь в лучах весеннего солнца и ожидая, когда прибудут остальные.

Наконец появились криминалисты, и он отправил их наверх, поборов искушение сказать им, что, поскольку сегодня в доме нет никаких рабочих, они могут заодно продолжить осмотр места предыдущего преступления. Но комиссар промолчал. Что изменится, если они поймут, что их обвели вокруг пальца как малолетних детей?

Брунетти спросил, кто из врачей приедет на осмотр тел, и обрадовался: дежурил Риццарди. Он не сдвинулся с места, когда криминалисты вошли в дом, и стоял неподвижно еще минут двадцать, пока не приехал патологоанатом. Они кивнули друг другу в знак приветствия.

— Еще один? — спросил Риццарди.

— Двое.

Брунетти пошел вперед, показывая коллеге, куда идти. Они быстро поднялись наверх: все ставни были открыты, и солнце освещало им путь. По чердаку они шли на яркий свет ламп, как летят на него бабочки. Лампы были расставлены по всей комнате и в коридоре, зазывая их войти и посмотреть на еще одно доказательство бренности человеческого тела и призрачности надежд.

Риццарди внимательно осмотрел тела, надел резиновые перчатки и, присев на корточки, ощупал шеи убитых. Приподнялся и медленно стащил девушку с тела парня. Ее перебитая рука глухо стукнулась о пол, и этот звук отозвался в груди Брунетти такой болью, что он предпочел отвести взгляд.

Но все же заставил себя подойти ближе и встал над Риццарди. Короткие густые волосы девушки, крашенные хной, казались давно не мытыми. Он заметил, что зубы, видневшиеся сквозь щель ее окровавленного рта, отличались белизной и идеальной формой. Вокруг рта и в глазницах запеклась кровь. Какой она была? Красавицей? Дурнушкой?

Риццарди за подбородок повернул голову Зеччино к свету.

— Оба умерли от ударов по голове. — Он показал на вмятину в левой части лба Зеччино. — Чтобы нанести такие удары, требуется большая сила. Причем смерть наступает не сразу. — Он снова посмотрел на девушку, повернул ее лицо в сторону, чтобы рассмотреть почерневшую от крови вмятину на затылке, внимательно изучил две отметины на ее предплечьях. — Вот, погляди: когда ее били, она хваталась за орудие убийства… не исключено, что это была металлическая труба.

Ни один из них не счел нужным заметить: «Как Росси».

Риццарди закрыл убитым глаза, встал, стянул перчатки и положил их в карман пиджака.

— Когда ты скажешь точнее? — спросил Брунетти.

— Думаю, еще сегодня.

Риццарди знал, что лучше не спрашивать у Брунетти, хочет ли он присутствовать на вскрытии.

— Если ты позвонишь мне после пяти, мне уже будет кое-что известно, но не намного больше того, что мы и так увидели здесь.

Доктор Риццарди уехал, и бригада криминалистов приступила к работе, которая казалась пародией на генеральную уборку, затеянную рачительной хозяйкой: прибирались, протирали пыль, поднимали мелкие вещи, упавшие на пол. Брунетти, сделав над собой усилие, проверил карманы одежды, которая лежала на полу и матрацах. Натянул резиновые перчатки и обследовал карманы одежды, что осталась на убитых. В нагрудном кармане рубашки Зеччино он нашел еще три пакетика с белым порошком и передал одному из экспертов, который аккуратно промаркировал их и положил в пакет для улик.

Голые ноги Зеччино напомнили комиссару фотографии узников концлагерей: у них были такие же — обтянутые кожей кости с выпуклыми коленными чашечками. Его бедра покрывали красные гнойнички — не то рубцы от старых инъекций, не то сыпь от какого-то кожного заболевания. Девушка, хотя и была чрезвычайно худа, все же не выглядела полуразложившимся трупом, как Зеччино. «Какая разница, — подумал Брунетти, — они оба теперь и уже навсегда — трупы». Он отвернулся и пошел вниз.

Поскольку он нес ответственность за предварительное расследование, то обязан был дождаться, пока унесут тела, а сотрудники криминалистического отдела убедятся в том, что они собрали все улики, осмотрели и сделали необходимые замеры всех вещественных доказательств, которые в будущем могут понадобиться полиции для поимки убийц. Но он не мог оставаться на том чердаке. Он дошел до конца улицы и засмотрелся на сад по другую сторону канала, радуясь кустам форзиции, усыпанным желтыми цветами, прекрасными, но недолговечными.

Ему бы следовало, конечно, порасспрашивать жителей в этом районе, выяснить, может, кто-то заметил подозрительных личностей на улице или в самом здании. За поворотом он увидел на другом конце переулка небольшую толпу высыпавших из соседних домов людей и пошел по направлению к ним, готовый задать приготовленные вопросы.

Как он и предполагал, никто ничего подозрительного за последние несколько недель не видел. Разве в пустующее здание было так легко проникнуть? Они и понятия об этом не имели! Зеччино? Такой худой, по виду сразу скажешь, что сидит на игле? Нет, никогда не встречали. Незнакомую девушку — тем более. Поскольку заставить их говорить было невозможно, Брунетти даже не пытался показать, что не верит им. За годы своей службы он убедился, что, имея дело с полицией, практически все итальянцы мгновенно теряют память. В лучшем случае могут вспомнить, как их зовут.