Каждое утро новые рекруты, желавшие поучаствовать в священном походе, направлялись, распевая гимны, к конюшням на Лукхазанской дороге. Их были тысячи. Иногда Аларон и Рамон ходили посмотреть, как они упражняются с копьями, мечами и луками. Юные рекруты смотрели на них с любопытством, но держались подальше. В их глазах читалась смесь обиды и восхищения. Маги стояли гораздо выше простых солдат.

Однако в это утро у друзей были другие дела: они отправились в загородное имение матери Аларона. Его отец дал им лошадей. Пока они ехали по петляющим улицам, город просыпался, призванный на рассветную молитву громким звоном колоколов. За городскими стенами земля была белой, а холмы сливались с облаками, и вскоре друзьям начало казаться, что они едут в странной белой дымке. Любой звук разносился на многие мили – от топоров дровосеков на высоких склонах до голосов сгонявших скот батраков с окрестных ферм. Каркая, вороны ловили белок на покрытых инеем ветвях деревьев.

Рамон подул на замерзшие руки, выпуская клубы пара.

– Мать-Луна, как же холодно-то. Я должен быть в постели, а не сидеть на этой ублюдочной лошади. – Он сердито сверкнул глазами на Аларона. – Это все ты виноват.

– Ты не обязан был ехать, – ответил Аларон. – Это я должен навестить мать теперь, когда экзамены закончились. И, насколько я помню, ты сам говорил о том, как соскучился по верховой езде и как мило с моей стороны было бы помочь тебе в этом деле.

– Да, но я вчера имел в виду ту служанку в трактире, – ухмыльнулся Рамон. – Она флиртовала со мной, клянусь. Я думал, что она на мне поскачет.

Аларон закатил глаза:

– Джина Вебер – и та красивее.

Ухмылка Рамона стала шире.

– Обвыкаешься, да?

Аларон пожал плечами:

– Все ведут себя так, словно дело уже решенное, а моего мнения, похоже, никто не спрашивает, так что мне, похоже, пора искать в этом положительные стороны.

– Добро пожаловать в реальный мир, – произнес Рамон. – Меня в моей деревне, наверное, уже продали. Когда я приеду домой, меня женят на следующий же день. Впрочем, она хотя бы будет римонкой, а не огромной, жирной дояркой-северянкой с попой размером с коровью задницу.

Аларон посмотрел на него, как он надеялся, стальным взглядом.

– Уж лучше она, чем костлявая силацийская щепка. – Они уставились друг на друга сердитыми взглядами, но затем ухмыльнулись. – Как бы там ни было, экономка матери Гретхен по пяденицам печет медовые пироги. Мы должны добраться до имения как раз к тому моменту, когда она достанет их из печи.

– Ладно, ты вновь меня заинтересовал.

– Силацийцы вообще о чем-то, кроме еды, думают? – рассмеялся Аларон. – Эй, послушай, отец говорит, что император сейчас в Зимнем дворце в Бриции – это всего в нескольких днях езды к северу от нас. Сразу по ту сторону границы. Он сказал, что губернатор Вульт тоже там, как и все важные персоны – включая даже императрицу-мать Луцию.

Он осенил себя Коровым знамением.

– Они все – воры и убийцы, – фыркнул Рамон, которому нравилось говорить возмутительные вещи.

– Только не императрица-мать, – произнес Аларон с убежденностью. – Она – живая святая! Ее любят все.

– Ты просто святая невинность! Никогда не перестаю поражаться: со времен Мятежа прошло всего несколько лет, а вы, норосцы, уже вновь начинаете верить в подобное дерьмо. Мы, силацийцы, не забываем, что Луция Фастериус, вероятно, убила своего мужа, изменила порядок наследования так, чтобы трон занял ее любимый сын, не имевший на это никаких прав, и является с того момента фактической правительницей. У нас, римонцев, не такая короткая память! – Он постучал пальцами над своим ухом. – Неподалеку от моей деревни лежит долина, где огненный маг заманил римонского центуриона и его людей в рощу, а затем сжег живьем. Земля там до сих пор черна как пепел. И пускай в моей деревне стоит церковь Кора, в лесах по-прежнему живут солланские друи, хранящие древние реликвии.

– И все же это было невероятным достижением, – произнес Аларон задумчиво. – Захватить весь Юрос силами трех сотен магов.

– Трех сотен Вознесшихся, – поправил его Рамон. – У них было достаточно сил, чтобы сжечь само солнце! Не забывай, что в то время римонские легионы не имели ни кавалерии, ни лучников. Они просто метали копья – воистину страшное оружие против Вознесшегося, парящего в двух сотнях футов над ними. Это было все равно что охотиться на индеек. Сегодня броня, оружие и тактика лучше, а Вознесшиеся либо мертвы, либо в маразме и пускают слюни.

Воздев руки, Аларон рассмеялся:

– Хотел бы я услышать, как ты говоришь это в аудитории. Можешь представить себе мадам Юн, услышь она это? Старая стерва побагровела бы.

– Я не хотел, чтобы меня вышвырнули до окончания, – фыркнул Рамон.

– Все закончится уже на следующей неделе, – сказал Аларон, ухмыляясь. – Выпуск… Не могу дождаться!

– Си, это единственное, что держит меня здесь. Просто дайте мне амулет, и я с благодарностью уеду. А даже если они мне его не дадут, я сам достану себе другой. На Силации можно достать что угодно.

– Но если ты не выпустишься, тебе не дадут разрешение на использование гнозиса!

– А кто узнает? Рондийцы никогда не заглядывают в мою деревню. Они все живут в лагерях легионов, а ближайший из них – в сорока милях от того места, где живу я. Магов-римонцев так мало, что даже если я не выпущусь, ко мне дома все равно будут относиться как к королю. – Он взглянул на Аларона. – А что насчет тебя, амичи? Ты будешь хорошим мальчиком, женишься на Джине и станешь работать на своего отца?

Аларон вздохнул:

– Я еще не решил. Как думаешь, я мог впечатлить одного из вербовщиков? Моя тетушка Елена служила в Вольсай – возможно, они решат, что и я на что-то сгожусь.

Рамон сморщил нос:

– Тебе не захочется быть одним из этих бастидо, Ал. Лишь одну вещь мы ненавидим больше, чем боевых магов легионов, и это – подлый Вольсай, выведывающий наши секреты и арестовывающий людей, чтобы пытать их и запугивать. Если эти минетчики предложат тебе работу – скажи им, куда они могут ее себе засунуть.

– Тетя Елена не такая – она была одной из Серых Лис.

– Тогда она – единственный достойный человек, служивший в Вольсай за всю историю его существования.

К тому моменту они уже въехали в лес, окружавший имение Анборнов. Аларон родился здесь и прожил первые восемь лет своей жизни. Пока отец был в торговых разъездах, о нем заботилась сначала няня, а затем специально нанятый гувернер. Мать Аларона обычно либо лежала в постели, либо сидела, обложенная подушками, в кресле. Ее постоянно мучили боли от плохо залеченных ран. Лицо матери было вытянутым, а покрытые шрамами руки напоминали когти горгульи. Ее выгоревшие глазницы были пустыми, хоть она и могла видеть с помощью гнозиса. Аларон всегда чувствовал себя неуютно, когда эти пустые глазницы следили за его движениями.