И тут я заметил, что самая первая точка вроде как имеет не совсем округлую форму. Скорее она была похожа на гантельку, как будто две близко лежавшие точки слились в одну. Я навёл курсор на хвостик гантельки, выступавший немного вниз от горизонтали, и от увиденного у меня по спине побежали мурашки. На кадре аэрофотосъёмки была отчётливо видна чёрная скала на вершине пологой сопки, та самая, с которой падала Алиса в моём сне. Я откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Выходит, в этой точке существовало два варианта развития событий, и один из вариантов заканчивался под этой скалой. Картинка из сна отчётливо всплыла из памяти: волки, сидящие полукругом у подножия скалы, и Алиса, как маленькая ящерка, ползущая вверх к спасению. На этом обломке чёрного камня я помнил каждый выступ, каждую ложбинку. Во сне мне всё время казалось, что я подсказываю Алисе, куда лучше поставить ногу, за какой камень можно безопасно ухватиться. Вот только про предательство куста на вершине я знать никак не мог.

Меня зазнобило от жутких воспоминаний, да так сильно, что я невольно обхватил руками себя за плечи. Потребовалось около минуты, чтобы до меня дошло, что этот озноб был вовсе не от нервного напряжения. Мне действительно было холодно, да ещё вдобавок и мокро. В панике я открыл глаза и вскочил на ноги. Вокруг было довольно темно, но это не помешало мне узнать место из моего сна. Чёрная скала нависала надо мной всей своей тушей, загораживая свинцово-серое небо с фиолетовыми кляксами туч. Лес окружал меня со всех сторон и в сумерках казался сплошной непроходимой стеной. Только где-то далеко внизу светлая лента реки прореза́ла тёмно-зелёный бархат растительности, словно серебряная цепочка. Я невольно потянулся к цепочке, на которой висел мой охранный медальон, но на полпути отдёрнул руку.

Что это ещё за игры разума? Сначала ритуальный зал посреди океана, теперь скала из моего сна, а дальше что? Ну хорошо, с океаном всё ясно, это была копия Убежища, в которое мне Учитель открыл доступ. Должно быть, я не слишком отчётливо визуализировал ритуальный зал, и вот результат. Но сюда, в это кошмарное место, я точно попадать не собирался. Может быть, это Ищейка со мной в игры играется? Не в первый раз я сталкиваюсь с непредсказуемым поведением моих нетленок. Впрочем, об этом можно будет подумать и дома, в тепле, сидя в любимом кресле с чашечкой кофе, а не дрожа под моросящим дождём на промозглом ветру. Пора возвращаться.

Помня свой предыдущий опыт с отбиванием пятой точки при возвращении, я, скрипя зубами, уселся на мокрые камни под скалой и попытался сосредоточится на обстановке квартиры. Но то ли я слишком психовал, то ли промокшие джинсы отвлекали меня от концентрации, только через десять минут отчаянных попыток вернуться я по-прежнему сидел под чёрной скалой, уже отчётливо дрожа от холода. Я понимал, что нужно взять себя в руки и успокоиться, иначе пойду на корм волкам. Это я зря вспомнил о волках. Вместо того, чтобы расслабиться, я вскочил на ноги и стал пристально вглядываться в стоящий зловещей стеной лес на склоне сопки. Более идиотского занятия трудно было отыскать. Мне уже начало казаться, что я вижу пары зелёных огоньков между стволами и вроде бы даже угадываю хруст веток под звериными лапами. В панике я оглянулся на скалу, прикидывая, как буду на неё забираться, спасаясь от хищников. Сумерки скрыли все шероховатости на поверхности камня, и скала казалась совершенно неприступной. И как только Алиса на неё вскарабкалась?

Мысль об Алисе отрезвила меня в один момент. Если я ещё не расстался с надеждой её когда-нибудь снова увидеть, мне нужно перестать паниковать, причём немедленно, пока я не закоченел окончательно. Я демонстративно повернулся спиной к лесу и подошёл вплотную к скале. Что ж, если не получается вернуться в квартиру, самое время опробовать мою новую точку в парке около пруда. Я с отвращением посмотрел на тяжёлые лиловые тучи и вспомнил яблочные облака, на которые любовался всего час назад. Это было милое, светлое воспоминание, и оно могло помочь мне расслабиться. Идея сконцентрироваться на облаках мне понравилась, и, шипя от отвращения, я улёгся на мокрые камни у скалы. С трудом угнездившись так, чтобы острые грани камней не впивались мне в спину, я закрыл глаза и представил, как по ярко-синему небу плывут белые пушистые яблоки. Кажется, это был белый налив или антоновка. Некоторые яблоки были надкусаны, как на эмблеме эппл. Ветки ивы разреза́ли яблоки на дольки, но те упрямо срастались вновь и уплывали в сторону заходящего солнца. Наверное, они предназначались на ужин уставшему за день светилу.

Я невольно улыбнулся своей богатой фантазии и тут понял, что больше не дрожу от холода. Моя рука нащупала вместо острых холодных камней шелковистую травку, и я расхохотался во всё горло. Правильно я решил, что яблоки — это добрый знак. Всё ещё смеясь, я брёл вдоль пруда к выходу из парка, и редкие прохожие оглядывались на меня, как на полоумного. А мне было всё равно, я был жив, мне было тепло, хотя и немного неуютно в промокшей насквозь одежде. Но это были мелочи жизни. Главное, мне всё-таки удалось вернуться. Однако, помимо мокрых джинсов, вскоре нарисовалась и ещё одна весьма неприятная мелочь жизни. Ключ от входной двери благополучно остался в запертой квартире. Светик сейчас должна быть в больнице у мужа, так что переодеться в сухое мне, судя по всему, светило не скоро.

Не спеша доковыляв до своего дома, я на всякий случай позвонил в дверь. А вдруг моя милая передумала? И о чудо! Щёлкнул замок, и Светик кинулась мне на шею. Она уткнулась лицом в мою грудь и заплакала навзрыд. Сквозь судорожные всхлипывания, бедняжка, как заведённая, повторяла одни и те же слова: «это из-за меня, это всё из-за меня». Я аккуратно закрыл дверь и отнёс Светика в комнату. Не было смысла её утешать, пусть лучше выплачет скопившееся напряжение. Да и чем бы я смог её утешить? Сердечный приступ у Олежки совершенно точно случился из-за известия о разводе, так что тут она была совершенно права. Слёзы лились в три ручья, и конца истерики что-то не было видно. Что же она так надрывается? Неужели всё так плохо, уж не умер ли её муж? Вроде бы врач был уверен, что скорая успела вовремя.

Светик рыдала, а я стоял, промокший и сзади, и теперь уже спереди, и не мог решиться её отпустить. Наконец я всё же разжал руки, и Светик, отлипнув от моей груди, вскинула голову.

— Мне нужно бежать, — пробормотала она, как бы про себя, — я зашла только на минуточку, за одеждой.

Светик вытерла глаза и как сомнамбула поплелась в спальню. В полном недоумении я последовал за ней. Куда это она собралась бежать на ночь глядя? Или это она решила так меня бросить? Между тем Светик достала спортивную сумку и, не глядя, засунула в неё халат, тапочки, носки и тёплый платок. Потом она деловито встала и ушла в ванную умываться. До меня начало доходить, что она собирается ночевать у постели Олежки. Значит, он жив. Уф, аж от сердца отлегло.

— У Олега инфаркт, — тихо проговорила Светик, выходя из ванной, — я должна быть рядом, когда его привезут из операционной.

Я не стал ей объяснять, что человеку, чтобы отойти от наркоза, вообще-то, нужно время. Она же сама доктор, знает такие вещи лучше меня. Скорее всего до утра её к Олежке не пустят, но она всё равно поедет. Ясно же как белый день, что Светику просто нужно пострадать, чтобы как-то загладить свою вину, хоть немного. Я быстро переоделся в сухое, подхватил сумку и отправился с ней в больницу. Светик не возражала, но перед больничной дверью она повернулась ко мне и почти умоляюще попросила, чтобы я возвращался домой. Собственно, я и не планировал оставаться там на ночь. Ещё не хватало Олежке, очнувшись после наркоза, увидеть меня рядом со своей женой. Второй инфаркт был бы гарантирован.