Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Должен признаться, что сам я не был в восторге от крупного рогатого скота. Туземцы ухаживали за ним и сбивали в стада; все, что Людвиг и я должны были делать, — разъезжать по ранчо и отдавать приказы. Ему была по душе такая работа, и я позволял ему делать бóльшую ее часть.
Моим любимым развлечением были конные прогулки по степям — в одиночку или в сопровождении оруженосца. Я был плохим стрелком и не смог бы попасть даже в слона с близкого расстояния; впрочем, в любом случае я вовсе не считал пустой отстрел животных достойным делом, скорее уж наоборот — позорным. Если передо мной останавливалась антилопа, я просто сидел и смотрел на нее, любуясь стройным, гибким телом и загипнотизированный грациозной красотой животного, а бесполезная винтовка оставалась за лукой седла.
Туземный парнишка, служивший мне оруженосцем, стал подозревать, что я нарочно не стреляю в зверей, и втайне насмехался над моей нехваткой мужественности. Я был молод, поэтому мне было важно мнение даже неопытного туземного мальца. Это, конечно, было в высшей степени глупо, но его молчаливое неодобрение задевало мою гордость, и однажды я сбросил его с лошади и лупил до тех пор, пока он не взмолился о пощаде. С тех пор мой авторитет больше не ставился под сомнение.
Однако в присутствии знахаря я все еще чувствовал себя неполноценным. Я не мог заставить других туземцев рассказать мне побольше о нем. Они складывали пальцы в знак, отводящий дурной глаз, и ограничивались отговорками — дескать, знахарь живет среди племен, которые обосновались в глубине суши, он «не из наших». Все, казалось, сходились на том, что Сенекозу лучше оставить в покое.
Однако вскоре произошло событие, которое придало таинственности знахаря довольно мрачный оборот.
В Африке вести распространяются быстро, но очень редко доходят до белых; тем не менее мы узнали, что Сенекоза рассорился с одним из младших вождей. Новость звучала расплывчато и походила на ничем не подтвержденный слух, однако вскоре обнаружили труп этого вождя, наполовину растерзанный гиенами. Само по себе это не было чем-то необычным, но, когда туземцы узнали об этом, их обуял страх. Вождь ничего для них не значил — на самом деле он был настоящим негодяем. И все же его смерть напугала и ошарашила людей до степени, опасной для широких масс: когда примитивный люд охвачен таким страхом, он не менее опасен, чем загнанная в угол пантера. В следующий раз, когда Сенекоза пришел к нам, все негры в испуге вскочили и разбежались — они вернулись только после его ухода.
Мне казалось, что между этим страхом, тем фактом, что вождя растерзали, и знахарем есть скрытая связь — я просто еще не мог ее уловить.
Чуть позже это предположение подкрепилось еще одним случаем. Я ускакал далеко в степь в сопровождении моего слуги. Когда мы остановились возле небольшого холма дать лошадям передышку, я увидел там гиену, наблюдающую за нами. Весьма удивленный — эти животные отнюдь не славятся тем, что так смело и близко подходят к людям в разгар дня, — я поднял винтовку и прицелился, потому что всегда ненавидел этих зверей. Однако мой слуга схватил меня за руку.
— Не надо, бвана, не стреляйте! — вскричал он в исступлении, возбужденно бормоча на своем родном языке, которого я не понимал.
— В чем дело? — нетерпеливо спросил я.
Он продолжал бормотать и дергать меня за руку, пока я наконец не понял, что гиена была каким-то идолом.
— А, ладно, что за вопрос, — наконец сдался я, опуская винтовку. Гиена повернулась и скрылась из виду. В этом тощем, отталкивающем звере и его неуклюжей, но грациозной, гибкой походке было что-то такое, что навело меня на глупую аналогию. Смеясь, я сказал, указывая на животное: — Ну точно сам знахарь Сенекоза оборотился в гиену!
При этом простом замечании страх туземца, казалось, усилился еще больше. Он развернул своего пони, оглянулся на меня с испуганным выражением лица и молниеносно поскакал обратно к ранчо.
Разозлившись, я последовал за ним. По пути я размышлял: гиены, знахарь, растерзанный вождь, целое племя перепуганных туземцев — какая связь между всем этим? Я был озадачен и сконфужен, но я был новичком в Африке, молодым и нетерпеливым, — и вскоре выбросил это из головы.
В следующий раз, когда Сенекоза пришел на ранчо, он стоял прямо передо мной. На мгновение его блестящие глаза встретились с моими. Я невольно вздрогнул и сделал шаг назад, чувствуя себя так, будто смотрю прямо в глаза змее. Казалось, знахарь ведет себя со мной обыкновенно, вовсе не ища ссоры, однако я ясно почувствовал скрытую угрозу. Когда во мне снова проснулась нордическая жажда битвы, его уже не было. Я никому не сказал про тот случай, но уяснил, что Сенекоза обозлился на меня и тайно замышляет мою смерть, — но почему? С того дня недоверие к знахарю переросло в глухую ярость, а затем и в горькую неприязнь.
А потом на ранчо прибыла Эллен Фарел. Почему она выбрала факторию на востоке Африки, чтобы отдохнуть от Нью-Йорка, я не знаю. Африка — не место для женщины. Людвиг, приходившийся ей двоюродным братом, тоже намекнул ей на это, но все равно был сам не свой от радости видеть ее. Женщины меня никогда особенно не интересовали — обычно рядом с ними я чувствовал себя дураком, а потому радовался, когда удавалось избежать их соседства. Однако белых в этом районе было немного, к тому же я начал уставать от однообразного общества Людвига.
Когда я впервые увидел ее, Эллен стояла на широком крыльце: стройная, славная молодая женщина с румяными щеками, золотыми волосами и большими серыми глазами. Краги, холщовые брюки, авиаторская куртка и легкий шлем — в этом откровенно мужском наряде она смотрелась на удивление очаровательно. Сидя на жилистом африканском пони и глазея на нее, я чувствовал себя крайне неуклюжим, грязным и глупым.
Она, в свою очередь, увидела перед собой коренастого парнишку среднего роста, с волосами соломенного цвета и водянистыми глазами за стеклами очков, в запыленной от частой верховой езды джинсовой куртке, перепоясанного патронташем, за которым торчали охотничий нож и крупнокалиберный кольт.
Я слез с лошади, и она подошла ко мне с протянутой рукой.
— Я Эллен, — представилась она, — а вы, должно быть, Стив. Кузен Людвиг рассказал мне о вас.
Я пожал ей руку и удивился тому, как занервничал от одного только прикосновения.
Ранчо