По левую руку начались фермы, а по правую шумело море – надвигался шторм. Вдали над водой сверкали грозы, как кошачьи глаза в темноте. Облака лавиной наползали на звёзды и луну, погребая под собой их колючий свет.

В рваном свете белых искр убийцы турсов Ольгиру мерещилось, что из воды медленно выходят резные столбы с уродливыми, перекошенными ликами. Один из них был опоясан той лентой, что Ингрид оставила в лесу.

– Клятвопреступник! – бросил в лицо ветер, и Ольгир вздрогнул.

– Ты умрёшь!

– Ты уже мертвец!

Это был всего лишь гром, но он говорил с ним на языке людей.

Боги пришли, чтобы заступиться за свою сейдкону…

С земли поднимался ветер, шелестя травой и листвой. С оставшихся позади ферм долетали обломки скошенной соломы. Порхающие, как насекомые, они уносились с холма в море. Ольгир приближался к обрыву, и чем ближе он подходил, тем яростнее становился ветер, лижущий мхи на скользких камнях. Всё ниже клонились деревья злосчастной рощи.

Взобравшись на камень, Ольгир увидел мерцающий огонёк на вершине – верно, кто-то разжёг небольшой костёр, пламя которого теперь трепетало на ветру, то затухая, то распаляясь вновь. Ольгир остановился. Он не был готов встретить здесь другого человека.

Кто-то сидел на камне, опустив лицо. Издали Ольгир не мог толком разглядеть кто. Он подобрался ближе, и на сердце отлегло.

Это был Ситрик.

Ольгир вышел, больше не таясь, и прямиком направился к догорающему костру. Ситрик заметил его, и плечи его застыли в напряжении. Они не виделись с того момента, как Ольгир прогнал несостоявшегося советника прочь из Большого дома.

Конунг остановился у костра. Свет плясал на лице Ситрика, окрашивая белки глаз и светлую кожу тёплой рыжиной. Брови его были сведены на переносице – он внимательно следил за каждым шагом Ольгира. В руках он держал дощечку, а на ней был натянут лист пергамента, видимо сворованный из монастыря. Под ногами в камнях пристроились крошечные горшочки с пигментом. Ольгир присмотрелся к рисунку, что виднелся меж мелких аккуратных букв.

Это была она. Та, что прокляла его и сама нашла в проклятии своём собственную погибель…

– Ольгир? – Ситрик окликнул его, но тот не услышал.

Взгляд его был прикован к рисунку. Никогда прежде он не видел такой тонкой работы, в которой можно было узнать образ. Дева, облачённая в синее платье и чёрный кокон волос.

Смотреть на неё было невыносимо, но оторвать глаза было невозможно.

Ситрик, поняв, куда смотрит Ольгир, тут же прикрыл миниатюру рукой. Тот переступил костёр и бросился к послушнику. Он выхватил рисунок из рук Ситрика и бросил его в огонь.

– Что за?!.. – Ситрик вскочил на ноги и с силой оттолкнул Ольгира.

Он ринулся к костру, вытаскивая из огня пергамент, уже отошедший от доски с одного угла. Выхватил из огня, обжигая руки. Ситрик принялся тушить тлеющую кожу, бросая на неё влажный мох, содранный с камней. Ольгир вновь приблизился и наступил башмаком на рисунок, поддел носком и пнул ближе к костру. Пергамент вновь угодил в огонь.

– Да что ты творишь?! – закричал Ситрик.

Он снова бросился к костру, торопясь спасти то, что осталось, но Ольгир перехватил его. Ситрик вырывался, но Ольгир крепко держал его.

– Отпусти, ты! – отчаянно взвизгнул Ситрик, глядя, как буквицу за буквицей пламя пожирало пергамент. Вот уже оно подступило к образу Ингрид. Точно пробуя его на вкус, облизало красным языком, и лик искривился, почернел от дыхания и поцелуя огня. Пигмент вспыхнул.

Когда миниатюра догорела, Ситрик смог разорвать крепкую хватку Ольгира и тут же ударил его кулаком по носу. Конунг вздрогнул, отшатнулся.

– Зачем ты это сделал?!

Ольгир молчал.

– Ты мстишь мне, да? – Лицо Ситрика было искажено от страха и гнева, связавшихся в один узел. – Я не был с ней, ты… безмозглый кусок дерьма!

Ольгир бессмысленно усмехнулся, трогая пальцами левой руки ушибленный нос. Крови не было – удар Ситрика оказался не так силен.

– Я знаю, – негромко сказал Ольгир.

Ситрик опешил. Он раскрыл рот, как рыба, пытаясь что-то сказать, но из горла не шло ни звука.

– Тогда что на тебя нашло?!

Ольгир вновь не ответил. Он даже не смотрел в сторону друга. Лишь на огонь и на то, что осталось от листа пергамента – чёрный обугленный прах меж пышущих жаром дров. Ситрик переводил взгляд то на огонь, то на Ольгира, совершенно сбитый с толку. Ему было неимоверно жаль своих трудов.

Совсем близко ударила в воду молния, и мужчины обернулись на вспышку. Море бушевало и пенилось, волнами заглаживая раны, полученные от белого небесного огня. Это было напоминание для Ольгира. Но он и не забывал, почему здесь оказался…

По земле и камням зашелестел дождь. Ветер бросил капли на шипящий огонь, и дым взвился меж водяных стрел.

– Она прокляла меня, – обречённо произнёс Ольгир.

Он толкнул плечом Ситрика и подошёл ближе к краю обрыва. Он готов был умереть, поражённый молнией, но из-за сильного ветра, скачущего по траве и морю стремительным многоногим волком, не решался подойти ближе. Камни под ногами стали скользкими от дождевых капель.

Из моря по-прежнему взирали слепыми глазницами столбы, и Ольгир отчего-то знал, что видит их только он. Знал, что они сидят в его голове с того самого дня, когда он произнёс клятву перед старыми богами.

– А я-то тут при чём?! – крикнул Ситрик, и молния снова ударила в воду промеж деревянных богов. – За что ты так? Ты сдурел? Оглох?!

Ситрик пригнулся. Тёмные одежды его трепал шторм, превращая их в подобие сломанных вороньих крыльев. Ольгир же стоял твёрдо, борясь с потоками воздуха и хлёстким дождём.

– Я убил её.

– Что?.. – Голос Ситрика сорвался.

– Я убил её! – громко повторил Ольгир и повернулся к Ситрику лицом, спиной к богам, выходящим из воды.

Послушник замотал головой.

– Нет-нет-нет. – Его тихий голос срывался на хрип. – Нет! Ты врёшь мне! Ты хочешь, чтобы я ушёл совсем, да? Тебе мало того, что ты прогнал меня? Да что ты несёшь, в самом-то деле?!

– Ситка, замолчи, – рыкнул Ольгир. – Я убил её.

Каждое слово звучало громче любого раската грома. Они падали на мох и камни, раскалываясь и гремя. Ситрик застыл. Он рассмеялся, нервно, тревожно, словно услышал какую-то шутку. Уголки его