Послышался голос Альфредо; тон его был напряженно-расстроенный. Двое на площадке старались говорить негромко.

О чем? Кевин встал и приблизился к двери, но слов по-прежнему разобрать не мог, только интонации. Альфредо расстроен, похоже, просит о чем-то. Задает вопросы… Рамона произносит слова отказа, отвечает односложно…

Кевин отошел от двери, чувствуя, как нарастает неловкость. Испуг и самоуверенность счастливого любовника толкали в нем друг друга; явного результата эта внутренняя борьба не давала. Только легкие колебания да смятение чувств. Душевный дискомфорт. Странно, думал Кевин. Очень странно… Все предметы в комнате казались какими-то потусторонними, как бывает, когда не спал всю ночь. Кевин подошел к столу, на котором лежали книги. Словари, толковый Уэбстера и испано-английский, книжка в ярко-желтом переплете. Несколько книг на испанском. Томик сонетов Петрарки – Кевин раскрыл его и водил глазами, но не мог сосредоточиться, чтобы понять хоть строчку.

Что-то Амброза Бирса. Шкатулка со швейными принадлежностями. Шесть или семь маленьких морских раковин; под ними несколько крупинок песка. Настольная лампа с длинной раздвижной ногой…

Из этого окна видны ветки сосны, что растет во внутреннем дворе… О чем они говорят?..

Минут, наверное, через пятнадцать открылась дверь и вошла Рамона. Одна. Она направилась прямо к Кевину; коснулась его руки с видом обеспокоенным и строгим.

– Слушай, Кевин. Нам с Альфредо необходимо поговорить. О вещах, про которые мы никогда не беседовали; а сейчас это необходимо. Он так расстроен, и я должна объяснить ему насчет тебя и меня. – Она сжала его руку. – Мне не хочется, чтобы ты сидел тут взаперти среди кучи хлама.

Кевин кивнул.

– Понятно, – пробормотал он. Обдумать слова ответа и произнести что-то внятное не было ни времени, ни сил.

– Ступай, наверное, на работу. А я потом загляну.

– Хорошо, – бессмысленно ответил Кевин.

Рамона проводила его к дверям.

Альфредо увидит его мокрые волосы и наверняка решит, что они вместе были в ванной. Да… В любом случае ясно, где Кевин провел ночь.

Ну и ладно. Кевин остановил Рамону, уже отпиравшую замок, и поцеловал. Она явно думала о чем-то, но ласково улыбнулась ему, и к Кевину на мгновение вернулось ощущение минувшей ночи.

Затем Рамона отворила дверь, и Кевин вышел на лестницу. На дальней стороне площадки Альфредо, облокотившись о перила, смотрел вниз. Кевин притормозил на верхней ступеньке и взглянул на Альфредо. Тот поднял глаза; Кевин кивнул ему – привет, Фредо. Альфредо ответил ему коротким кивком. Лицо его было печально. Затем взгляд Альфредо скользнул в сторону, туда, где в проеме открытой двери маячила фигура Рамоны. Кевин сошел по ступеням; когда он посмотрел наверх, Альфредо на площадке уже не было. Дверь захлопнулась.

* * *

В доме Оскара Кевин, Хэнк и Габриэла трудились на крыше, снимая старую потрескавшуюся черепицу, чтобы сделать проемы для световых люков, которые было задумано устроить на потолке комнат южного фасада. Весь день Кевин ждал появления Рамоны, едущей на велосипеде по улице, что спускается от Проспекта. Каждую минуту. И следующую минуту, и еще…

Время шло медленно. Воспоминания прошлой ночи стукали в голову так сильно, что иногда Кевин забывал, чем занимается, и застывал с неподвижным взглядом прямо посреди какого-нибудь дела, удерживая равновесие, как лунатик. Пару раз в моменты таких приступов рядом с ним оказывался Хэнк.

– Черт, Кевин, ты чего-то сегодня работаешь очень задумчиво; совсем как я. Что случилось?

– А? Нет, ничего.

– У тебя все в порядке?

– Да… Да, в полном порядке.

– Воспоминания гложут душу грешную?

– Похоже, так.

Единственный, кто появился на дороге у дома, – это Оскар. Он прикатил подкинуть немного в желудок. Оскар постоял внизу, глядя, как троица рушит крышу его дома, а затем вошел внутрь и приготовил завтрак для всех.

Когда они подкрепились, Оскар спросил что-то по поводу сегодняшней работы и влез по жалобно затрещавшей под ним лестнице на крышу – бросить взгляд. Потом он уехал на своем велосипеде, и работа продолжалась.

А Рамоны все не было… Может, она не знает, что Кевин у Оскара? Да нет, это ей известно. Странно… А кстати, разве она сегодня не учит детей в школе?

Конечно, как он мог забыть! Значит, появится не раньше трех-четырех. Сколько сейчас времени?

Вторая половина дня проходила, вернее, проползала улиткой по бестолковому лабиринту тревожного смятения. Что там Рамона и Альфредо наговорили друг другу? Если… Наверное, Альфредо как молотом по башке ударило – наткнуться у Рамоны на рассевшегося с комфортом любовничка. Он ведь не ожидал ничего подобного. Разве только кто-то из тех, кто был на горячих источниках, разболтал – ну и слух полетел дальше. Дело в Эль-Модене обычное. Но все же насчет сегодняшней ночи или утра – об этом-то откуда можно было узнать? С каких катушек Альфредо принесся поздравлять Рамону в несусветную рань?

– Да что это с тобой? Продолжаешь настаивать, что все в порядке? – раздался над ухом голос Хэнка. Они в это время как раз складывали инструмент в сарай, расположенный в приусадебном саду.

– Да… Да, отстань.

Кевин приехал домой, съел ужин, не замечая, что на вилке. Затем минут десять бестолково простоял на дворе и наконец поехал к дому Санчесов, не в силах с собой справиться.

Нерешительно Кевин постучал в дверь кухни; заглянул внутрь. Педро, отец Рамоны, мыл тарелки. Занятие для латиноамериканского мужчины немного странное.

– Входи, – сказал он.

– Простите. Спасибо. А Рамона дома?

– Скорее всего, нет. Она не приходила ужинать.

– Вы не знаете, где ее можно найти?

– Ни малейшего. Я, честно признаться, думал, что она у тебя. У вас в доме. Ее сегодня здесь вообще видно не было.

– А… – Кевин неловко двинул плечом. Отчасти его интересовало, как много известно папаше Педро; но больше занимала мысль – куда ушла Рамона? Беседа не клеилась.

Ростом Педро был пониже дочери, но масть имел такую же, разве что волосы теперь не сплошь черные, а с проседью. Красивый мужчина. Манера его разговора напоминала Кевину речь Рамоны. Хочешь узнать, какой будет женщина через годы, – посмотри на ее родителей. Точно такая же вертикальная складка меж бровей; легкое их нахмуривание при разговоре – признак внимания к собеседнику.

– Я, наверное, завтра снова зайду, – сказал Кевин. – Вы ей передайте, пожалуйста.

– Конечно, конечно. Может, сказать, чтобы она тебе позвонила, когда придет?

– О, – с благодарностью выдохнул Кевин, – если не трудно.

Это оказалось изрядной промашкой. Ибо он просидел у аппарата весь вечер, ожидая, когда тот зазвонит. Да и ночь Кевин тоже не спал, превратившись в одно большое ухо. Звонка не было.