Он продолжил, не дав ей шанса:

— Я спрашивал Арту, не поехать ли нам с тобой, чем больше людей, тем безопаснее, но он сказал, что это будет неправильно. Думаю, порой он забывает, что мы брат и сестра, а не просто соперники.

Раздражение, возникавшее в ней, когда он называл себя ее братом, отсутствовало, но она не успела обдумать это, зазвучали фанфары, и все встали, чтобы встретить королеву Мелисию и ее семью.

Она вошла первой в развевающемся платье из серебра, что показывало изгибы, оставшиеся от беременности, корона сияла на ее голове. Ее супруг, принц Каспар, вошел следом, у него на руках был младенец в зеленом. Милая светловолосая девушка — сердце Печали трепетало — была под руку с Расмусом, и Печаль поняла, что это могла быть его кузина, принцесса Эйрлис, и она была с ним раньше.

Веспус шел в конце, рядом была Афора, женщина, что была на мосту и в гостинице, когда появился Мэл. Печали показалось, что у Веспуса были отношения с Афорой. Судя по тому, как темнокожая риллянка смотрела на него — с гордостью и одержимостью — и как низко лежала его рука на ее спине, лаская открытую кожу, ответ был да.

Мелисия замирала и приветствовала гостей, королевичи медленно двигались по залу, ее лицо сияло, пока она пожимала руки и часто обнимала гостей. Печаль наблюдала за ней, замечала, что она говорила со всеми, и люди сияли после этого.

— Мэл и Печаль Вентаксис, — сказала она мелодичным голосом, добравшись до них. — Благодарю, что вы оба пришли.

Она протянула руку Печали, и та пожала ее как можно теплее, но Мэл затмил ее, когда подошел и обнял королеву.

— Отлично выглядите. Ваше величество, — сказал он, отпустив ее, и кивнул принцу-супругу.

Мелисия рассмеялась и повернулась к Печали.

— Когда ваш брат видел меня в последний раз, я была размером с дом и хотела вернуть свое тело.

— Вот и нет. Вы были яростной и милой, как всегда, — ответил Мэл. Если бы это сказал не он, Печаль оскалилась бы от неискренности, но слова Мэла явно были искренними, и Мелисия, судя по ее ладони на его щеке перед ее уходом, тоже так подумала.

Королева и ее супруг ушли, Печаль приготовилась к разговору с Расмусом. Но тот в последний миг отвернулся, бросил что-то через плечо на риллянском Афоре. Кожа Печали пылала от смущения.

Он игнорировал ее.

— Мисс Вентаксис, — голос Веспуса был шелковым, когда он поравнялся с ней. — Рад вас видеть. Краски вам идут. И, Мэл, как я рад, что ты снова в этих стенах.

Он обнял юношу, задержался с ним, быстро говоря на риллянском, Мэл отвечал не менее быстро. Печаль следила за ними, за их жестами, они говорили слаженно, словно танцевали.

— Жуть, да? — шепнул Лувиан ей на ухо. — Бедной Ксалис лучше быть подальше от этого. Они выглядят больше как отец и сын, чем он с настоящим сыном.

Они посмотрели на Расмуса, стоявшего одного, сжимая и разжимая пальцы, от чего вспыхивали серебряные кольца, пока он смотрел на своего отца и Мэла.

— Сильно ли рилляне могут менять облик другому, если у них есть способности? — спросил Лувиан. — Это ведь будет управление органическим веществом…

— К чему ты клонишь? — сказала Печаль.

— Мы узнали, что у Веспуса есть дочь. А если я ошибся, и он не взял ребенка из Раннона? А если Мэл — тоже ребенок Веспуса, но сделанный под раннонца?

Печаль покачала головой.

— Не выйдет. Я говорила: работает только в пределах того, что уже есть. Родинку можно превратить в метку, да. Может, если бы риллянин был нужной комплекции, и кожу удалось бы затемнить, он был бы похож на раннонка, но уши они изменить не смогут. Это основа.

— Откуда такая уверенность?

Печаль замолкла. Она была уверенна, потому что как-то раз спрашивала у Расмуса, незадолго до их первой ночи вместе. Тогда ее бабушка еще была живой и сильной, и она боялась потерять его, не думала о Ранноне, а пыталась придумать, как им быть вместе. Никто не принял бы их такими, какими они были, но если они будут выглядеть иначе? Если кто-то сделает его с видом раннонца, а ее — как риллянку?

Он прижимал ее к себе и объяснял, что это так не работало. Что кто-то с даром морока мог сделать их волосы сияющими, увеличить губы, усилить цвет глаз или осветлить его. Только то, что уже существовало. Они не могли сделать голубые глаза карими, не могли увеличить человеку рост. Способности не позволяли изменить основу вещи или существа. Потому Веспусу было так сложно растить альвус — он не мог изменить деревья, чтобы они подстроились под почву на севере Риллы. Никто не мог сделать его уши круглыми, а ее — острыми.

— Мне рассказывали это, — сказала она. — И для всех способностей есть реестр. Если бы это было возможно, там было бы записано, и королева сразу же проверила бы, был ли он там.

Лувиан пожал плечами.

— Я все проверял список пропавших детей Раннона и… — он резко застыл, щурясь за линзами очков. — Они ведь тут любят реестры, да.

— Что такое? — спросила Печаль. — И что это за взгляд. Ты выглядишь затейным.

— Нет такого слова. Хотя ты, как канцлер, сможешь придумывать свои слова.

— Не меняй тему, — попросила Печаль. — Я хорошо тебя знаю.

Он посмотрел на нее поверх очков.

— Да?

— Да. Тебя и твой — как там? — жуткий разум?

— Жуткий разум?

— Ты вчера про это рассказывал. Ты так много о себе говоришь, что я порой забываю…

Он в веселье вскинул бровь:

— Ах, ты про мой большой мозг и интеллект?

— Ты явно говорил что-то про свой жуткий разум.

— Завить — плохое чувство, милая Печаль, — ответил он, она рассмеялась.

Только тогда она поняла, что Веспус и Мэл притихли и смотрели на них.

Расмус тоже смотрел, стиснув зубы, а потом развернулся и сел, махнул слуге наполнить его бокал.

Печаль опустилась, заняла себя вином, а Лувиан сел рядом с ней.

— Что все это было? — шепнул он, склонившись к ней.

— Понятия не имею, — соврала Печаль.

Она ощущала взгляд Лувиана на себе, он ждал больше, и жар охватил ее тело. Она была спасена, когда Мелисия встала, и комната затихла. Веспус и Мэл поспешили занять места.

Она заговорила на риллянском, меридийском, свартанском, языке Скаэ, астрийском, нирссейском, а в конце на раннонском, и Печаль решила, что она говорит одно и то же:

— Приветствую, друзья, мы благодарны, что вы прибыли сюда для Дня Именования нашей дочери. Чувствуйте себя как дома, празднуйте с нами. Нет ничего ценнее новой жизни, и для нас честь поделиться этим с вами.

Комната взорвалась аплодисментами. Мелисия поклонилась и села. Большие двери тут же открылись, и начался пир.