Да, вот так и сказало. Не в точности так, но суть была такой. Оно сказало, что эта девочка теперь его. Что в воду упало, то пропало. Наш Миша громко плачет, уронил в болото Машу.

А потом над водой показалась голова существа. Точнее, его макушка. Глаза всплыли над поверхностью и уставились на Мишу.

Он задрожал, вырвал свою руку из руки Маши и пополз задом наперед. Его губы тряслись. Он хотел закричать. Но Маша и так кричала. Кричала за двоих.

– Не смей оставлять меня тут, проклятый идиот! Не смей. Я ухожу под воду!

Она кричала так же, как его мама. Он-то думал, что Маша другая. Он думал, что она хорошая, он думал, что она сделает его счастливым. А она оказалась такой же, как его мамаша, гнусной обзывальщицей, грубой обезьяной. И наверняка потом стала бы толстухой, смотрела бы телевизор дни напролет и щелкала семечки, пока шелуха не достала бы до потолка. А Мишу бы заставила убирать за ней дерьмо – и за мамашей. Они с его мамкой подружились бы и вместе смотрели по телевизору дурацкие шоу. И кричали бы на него дуэтом:

– Эй, идиотина! Неси сюда еще семена.

Смеялись бы в унисон. Нет уж. Этого не будет! Надо бежать. Пусть то болотное чудище ее жрет или женится, что оно там хочет? По фигу!

– Я тону, Миша, я тону! Я…

Бульканье.

– Я тону. Стой!

Миша побежал. Он пытался прыгать по кочкам, но соскользнул и грохнулся в лужу. Он вскочил и помчался прочь. Он обернулся один раз и пожалел об этом. Потому что увидел, как над двумя руками, торчащими из воды, поднялось что-то черное, что-то обтянутое тиной. Внутри этой выросшей кочки что-то шевелилось. Кочка бугрилась, надувалась и опускалась. Мешок со змеями.

Миша отвернулся и припустил. Он бежал до самого дома, а когда влетел в квартиру, то мать его так отругала за следы на полу, что даже схватилась за ремень. Хотя он был в таком возрасте, что убежать от жирной мамаши, которая дальше туалета без посторонней помощи не ходит, не составляло труда. Ремень не успел пойти в ход – мамаша увидела выражение лица сына.

Он все ей рассказал. О чудовище. О болоте. Рассказал о том, что тварь забрала Машу и утащила под воду.

Мама сразу смекнула, что к чему, и собралась на прогулку. Впервые за долгое время. Она заставила Мишу тащить переносной стул. Ходить ей было тяжело, и уж тем более так далеко, поэтому ей понадобится отдых. Она передвигалась с клюкой, опиралась на нее и называла ее «третья нога, как у мужика». И всегда смеялась после этой присказки.

Она ни слова не сказала Мише по поводу дикой истории про его девку. Ни слова о том, что он безумен, ни слова о том, что он сделал что-то не так. Ни слова о том, что он идиот. Впервые она не наорала на него, впервые не назвала идиотом. Вообще никакой реакции, будто ждала этого всю жизнь. Ждала с нетерпением, а теперь шла проверить, подтвердились ли ее ожидания. На ее лице играла слабая улыбка, какая обычно сопровождает лица мечтателей, которые улетают в облака, где их ждет что-то интересненькое.

Они добирались до болота около часа. И когда Миша показал ей тропинку в лесу, то мамаша сказала:

– Ага, теперь все понятно.

По пути туда Миша места себе не находил. Он шел то слева от мамаши, то справа, таща в руках раскладной стул. Когда она делала перерыв и присаживалась на стул, он бегал кругами, смотрел то вправо то влево. Все время говорил, что же там с Машей, что же сказать теперь ее родителям, что сказать в школе.

А мама поглядывала на него, как на безумную собачонку, и молчала. А что говорить с безумной собачонкой? Разве она что-то поймет? Вот была бы овчарка, так можно было попытаться. А тут какая-то тупая дворняга, которую в зад ужалила оса. Что ни скажи – укусит, руку протяни, чтобы погладить и успокоить, – оторвет и убежит с твоей рукой, закопает ее в кустах. Нет, надо подождать. Посмотреть, а что, собственно, случилось.

Мамаша была спокойна и медлительна, как пароход.

Миша помог мамке пробраться через водянистую прихожую, где сам шлепнулся час назад. Мамка надела калоши, так как ее сумасшедший сын что-то говорил о болоте, и она подумала, что не мешало бы защитить свои больные ноги. И не зря.

При приближении к месту Мишу все сильнее и сильнее трясло. Его глаза бегали то к небу, то к мамаше, то к земле. Он не смотрел на воду. Он не слышал зова Маши, он не слышал безумных криков, а это означало, что либо ее там нет, либо она… Он надеялся, что выбралась и ушла. Пусть теперь всем рассказывает, какой он мудак. Но нет. Она не могла выбраться. Чудовище бы не отпустило ее. Она под водой. Миша не хотел знать правды. Его больше устраивало смятение и неизвестность.

Но мамаша с интересом разглядывала воду около камня. И наконец сказала:

– Так-так. Что я вижу? Наглая сучка получила по заслугам. Вот это сюрприз! Сюрпризище! Такие сюрпризы на день рождения дарят, сынок. На день рождения.

Миша заставил свои глаза со скрипом повернуться. Они обратились к болоту, и тут их будто гвоздями приколотили. Приколотили и залили бетоном. Они больше не могли пошевелиться. Он смотрел на то, что находилось под тонкой пленкой тины.

Над водой торчала кочка светлых волос, в которых копошилась лягушка. Она запуталась в волосах и пыталась выбраться. Голова Маши не двигалась. Руки находились под водой. Ее засосала трясина, она захлебнулась и решила, что неудобно быть мертвой и держать руки вверх.

Миша смотрел на нее и дрожал. Он хотел расплакаться, как девочка. Он хотел свернуться в клубок и залезть под камень. Он хотел прижаться к жирной больной мамке и спрятаться под ее платьем.

– Ты видишь, да? Видишь, конечно. Да и поделом ей. Она не подходила тебе.

– Мама… – жалобно сказал он. – Мама…

– Что?

– Что нам… делать?

– Что тебе делать?

– Нам…

– Тебе. Это ты ее убил. Не надо меня сюда приплетать, понял? Не надо. Я старая больная женщина, я сидела дома. Я не виновата. И даже больше, я тебе не советовала вообще встречаться с этими тупыми девками. Ты выбрал это сам. Ушел с какой-то бабой и убил ее. Утопил в болоте. Я не против, пойми, но я не участвовала. Так что тебе расхлебывать.

– Но… – он запнулся. Понял, что если продолжит, то расплачется, а его мать не любила, когда плачут, ненавидела слезы. Однажды они шли по улице, возвращались из магазина, увидели, как восьмилетняя девочка рыдала на автобусной остановке. Мамаша подошла к ней, заглянула в ее несчастные глаза и сказала:

– Будешь тут ныть, вырву тебе глаза, чтобы нечем было реветь, вали отсюда, нюня.

Девочка в испуге унеслась прочь. Миша думал, что она позовет своего папу, и он придет, чтобы врезать его мамаше по морде, но никто не пришел. А может, и пришел, но позже, когда их там уже не было.

– Что? Ты что-то хочешь сказать?

– Ничего, – промямлил Миша. Он держал рот на замке. Сначала надо успокоиться, потом говорить. Ему стало обидно. Он доверился мамке, понадеялся на нее, думал, что хоть в этой ситуации она ему поможет, единственному сыну, шестому и последнему живому. Но она наплевала на него.