class="p1"> Лошадь шла неспешно, ровно, чёрная и фиолетовая листва осталась позади, уступив место запоздалой осенней зелени, золоту и багрянцу леса. Пение птиц стало менее мелодичным и разноголосым, превратившись в сбивчивое чириканье, вдалеке послышался волчий вой, и неповторимая чарующая атмосфера Дориата истаяла бесследно. Под копытами зашуршали сухие опавшие листья, подул холодный ветер, гонящий с севера серые тяжёлые тучи.

«Жизнь — это клетка, — родились в воображении строки, и Эльдалотэ представила себя запертой в ледяном дворце, — та клетка, где одна ты,

Иль сон, который и в детстве ты гнала:

В нём от всех, кто любим, стеклом отделена ты,

И, как ни бьёшься, не разбить стекла.

Когда мне грустно, тогда пишу я письма,

Куда — не знаю, не знаю и кому.

Но между ним и мной опять стекло повисло!

Опять преграда каждому письму.

Стекла так много: глаза, мозаики в окнах…

Я так надеюсь, что вот исчезнет мгла,

Случится чудо вдруг — и вдребезги все стёкла!

И между нами больше нет стекла!

Но жизнь лишь клетка, та клетка, где одна ты,

Иль сон, который и в детстве ты гнала:

В нём от всех, кто любим, стеклом отделена ты,

И, как ни бьёшься, не разбить стекла…»

***

Поднявшийся ночью ветер рассеял туман, завыл среди развалин, засыпал крепостной двор сухими листьями.

— Я знаю, Последыш, мы поступили правильно, когда сожгли город, — убирая с лица растрепавшиеся волосы, сказал брату Питьяфинвэ, — но, смотря на обугленные остовы стен, я вспоминаю, как создавал их в своём воображении, как переносил на бумагу, как строители возводили постройки, камень за камнем, как город, белоснежный и прекрасный, поднимался с земли, вырастая новой твердыней…

Тэльво приобнял близнеца, не говоря ни слова.

— Надеюсь, в Тирионе мои творения целы, — вытирая глаза, вздохнул Феаноринг. — И наша скульптура, изображающая отца с Сильмарилями. Правда, будь я на месте Валар, первым делом убрал бы её с глаз долой.

— Я думаю, Малявка, — улыбнулся Тэлуфинвэ, — у тебя ещё будет возможность выстроить город, именно такой, какой ты сам захочешь. Для себя.

— Для нас, Амбарусса, — вытер лицо Питьяфинвэ, отворачиваясь от ветра.

— Для нас, — кивнул Тэльво.

Сквозь пролом, образовавшийся на месте ворот, во двор вбежал Хуан и, весело виляя хвостом, швырнул к ногам эльфов пойманную лису.

— Хороший пёс, — благодаря за неожиданный подарок, Питьяфинвэ погладил Хуана по холке. — Даже мех не испортил.

Ткнувшись мордой в руку Феаноринга, пёс, резвясь, будто щенок, скрылся в лесу за разрушенной стеной.

Пронзительно вереща, откуда-то сверху во двор рухнул пушистый клубок, полетели перья, злобно чирикающие птахи разлетелись в разные стороны, но потом снова продолжили драку на остове сторожевой башни.

— Нам пора бросить жребий, — вышел к братьям Туркафинвэ, провожая взглядом воюющих пернатых, — похоже, Нельо соизволил к нам приехать. Птицы не различают цвета, синие знамёна для них «сливаются с небом», а на этот раз ассоциации иные.

— А причём здесь жребий? — в один голос спросили Амбаруссар.

— Кто будет встречать Нельяфинвэ? — пояснил беловолосый Феаноринг. — Или есть добровольцы? Может, всем вместе сидеть в шатре и ждать? Или все дружно выйдем к воротам?

Близнецы переглянулись.

— Мы должны быть вместе, — тихо сказал Тэлуфинвэ. — Всегда. А сейчас — особенно.

***

Лес редел, впереди между деревьями появился просвет, дорога поднялась на холм, открывая прекрасный вид на отражающее тяжёлые осенние облака озеро с туманной дымкой у западных берегов.

Со стыдом и ужасом представляя, что совсем скоро придётся показать брату обгорелые руины на месте города боевой славы, а потом каким-то непостижимым образом говорить с остальными Феанорингами, Макалаурэ подъехал к Маэдросу вплотную.

— Мы ведь не в бой идём, — с неуверенной улыбкой произнёс менестрель, доставая из сумки маленькую арфу. — Из засады нападать не собираемся. Какой смысл ехать в молчании?

Не дожидаясь реакции неподвижного, словно статуя, старшего Феаноринга, Макалаурэ тронул пальцами струны, намеренно не применяя чары.

— Круговая порука мажет, как копоть, — невинным голосом запел менестрель, и позади раздались смешки. — Я беру чью-то руку, а чувствую локоть,

Я ищу глаза, а чувствую взгляд,

Где выше голов находится зад.

За красным восходом — розовый закат.

Скованные одной цепью,

Связанные одной целью.

Можно верить и в отсутствие веры,

Можно делать и отсутствие дела.

Нищие молятся, молятся на

То, что их нищета гарантирована.

Здесь можно играть про себя на трубе,

Но как не играй, все играешь отбой.

И если есть те, кто приходят к тебе,

Найдутся и те, кто придёт за тобой,

Также скованные одной цепью,

Связанные одной целью.

Скованные одной цепью,

Связанные одной целью.

Связанные.

Маэдрос по-прежнему молчал и не двигался, однако Макалаурэ был уверен — что-то в брате незримо изменилось.

— Смотрите! — крикнул Аранаро, поравнявшись с Феанорингами. — Нам навстречу выехал Линдиро и его отряд аборигенов.

Братья посмотрели друг на друга, поняв всё без слов. Вдали рассеялся туман, открыв взглядам руины города.

Примечание к части Песни: "Скованные одной цепью" Наутилуса

"Стекло" из мюзикла "Метро"

Встреча Феанорингов. Уходим на восток

Полог просторного шатра откинулся, и на пороге возникли две фигуры, одна из которых абсолютно не интересовала собравшихся на совет. Никто даже не заметил приветствия, прозвучавшего из уст брата-менестреля, не потрудился ответить. Все взгляды застыли на том, кто сейчас мог и, скорее всего, хотел вершить судьбы присутствующих.

Наслышанные о спасении старшего сына Феанаро из плена, братья сразу посмотрели на его руки и, увидев две перчатки, засомневались в правдивости слухов. Лишь меч, висящий на поясе справа, наводил на мысли, что всё же рассказы не врут.

Макалаурэ сделал шаг вперёд и снова попытался заговорить первым, но лишь Куруфинвэ-младший равнодушно кивнул в ответ.

— Здравствуй, брат, — встал с места Морифинвэ, прямо смотря на Маэдроса. — Вот мы и собрались. Как ты хотел.

— Я рад, — сухо ответил старший