chitay-knigi.com » Разная литература » Расшифрованный Пастернак. Тайны великого романа «Доктор Живаго» - Борис Вадимович Соколов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 ... 82
Перейти на страницу:
развития сюжета, и именно ему доверяет автор высказывать свои самые заветные мысли, оценивать людей и события. Эти мысли и оценки не только нигде и никем не оспариваются, а, наоборот, получают подтверждение всем развитием действия в романе, Живаго, несомненно, выступает как «рупор идей» самого автора (неслучайно он не только доктор, но и поэт, и его перу «приписывает» Пастернак стихи, приложенные в конце романа). Каковы же эти идеи? Уже с первых страниц романа дядя Живаго расстриженный поп и философ (который каким-то образом оказывается связанным с революционной эмиграцией) высказывает мысли, которые западают в душу десятилетнего мальчика. «Всякая стадность, - говорит он, - прибежище неодаренности, все равно верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки» (ч. 1, стр. 9-Ю).

В дальнейшем подобная «критика» марксизма с позиций воинствующего индивидуализма ведется уже от лица самого Живаго.

«Марксизм, - поучает он вскоре после революции, -слишком плохо владеет собой, чтобы быть наукой. Науки бывают уравновешеннее. Марксизм и объективность? Я не знаю течения, более обособившегося в себе и далекого от фактов, чем марксизм. Каждый озабочен проверкою себя на опыте, а люди власти ради басни о собственной непогрешимости всеми силами отворачиваются от правды» (ч. 2, стр. 7).

В другом месте «Коммунистический манифест» ставится в один ряд с «Бесами» Достоевского, а приобщение солдат к марксизму изображается пародийно, они идут к марксизму так же, «как раньше шли из стрельцов в разбойники».

Но не только марксизм, но и сама революция изображается в романе как явление глубоко чуждое русской жизни, дикий бунт ничтожеств.

Живаго уверяет, что для «вдохновителей революции... суматоха перемен единственная родная стихия» и это «от отсутствия определенных готовых способностей, от неодаренности» (ч. 2, стр. 59).

Роман изобилует злобными выпадами против революции как идеи и против революционера как человека. Повторяя давнюю белогвардейскую клевету, автор пытается уверить, что революция вызвана происками фанатиков и «бурбонов комиссародержавия», которые, ни с чем не считаясь, делают свое «черное дело». Вот весьма характерное рассуждение:

«В начале революции, когда по примеру 1905 года опасались, что и на этот раз революция будет кратковременным событием в истории просвещенных верхов, а глубинных низов не коснется и в них не упрочится, народ всеми силами старались распропагандировать, революционизировать, переполошить, взбаламутить и разъярить» (ч. 2, стр. 128).

В результате возник дикий и кровавый хаос. «Этот скачок из безмятежной, невинной размеренности в кровь и вопли, повальное безумие и одичание каждодневного и ежечасного, узаконенного и восхваляемого смертоубийства» (ч. 2, стр. 204).

И далее:

«Тогда пришла неправда на русскую землю. Главной бедой, корнем будущего зла была утрата веры в цену собственного мнения. Вообразили, что время, когда следовали внушениям нравственного чутья, миновало, что теперь надо петь с общего голоса и жить чужими, всем навязанными представлениями. Стало расти владычество фразы, сначала монархической, потом - революционной» (ч. 2, стр. 204).

Во многих местах развивает автор троцкистскую идейку о термидорианском перерождении революции, о том, что на смену Робеспьерам - фанатикам революции приходят тупые люди, которые «поклоняются духу ограниченности». «Каждое водворение этой молодой власти, - рассуждает героиня при полном сочувствии автора, - проходит через несколько этапов. Вначале это торжество разума, критический дух, борьба с предрассудками. Потом наступает второй период. Получают перевес темные силы «примазавшихся», притворно сочувствующих. Растут подозрительность, доносы, интриги, ненавистничество. И ты прав, мы находимся в начале второй фазы» (ч. 2, стр. 209).

Именно с этих позиций изображаются и расцениваются в романе разные этапы и периоды революции - и дни октябрьского переворота, и годы Гражданской войны, и нэп, который назван «самым двусмысленным и фальшивым из всех советских периодов», и последующая затем эпоха, которая в духе махровой буржуазной клеветы трактуется как время всеобщей скованности, фальши и лицемерия.

Эти мысли со всей определенностью и ясностью выражены в конце романа. Незадолго до смерти Живаго происходит встреча его с друзьями юности - Дудоровым и Гордоном. Дудоров рассказывает, что он был несправедливо осужден, а потом реабилитирован, но что доводы обвинения и собеседования со следователем политически его перевоспитали и что как человек он вырос.

«Добродетельные речи Иннокентия, - комментирует автор, - были в духе времени. Но именно закономерность, прозрачность их ханжества взрывали Юрия Андреевича (Живаго). Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю. Так было в Средние века, на этом всегда играли иезуиты. Юрий Андреевич не выносил политического мистицизма советской интеллигенции, того, что было ее высшим достижением или, как тогда бы сказали, -духовным потолком эпохи» (ч. 2, стр. 313).

И Живаго говорит Дудорову:

«В наше время очень участились микроскопические формы сердечных кровоизлияний... Это болезнь новейшего времени. Я думаю, ее причины нравственного порядка. От огромного большинства из нас требуют постоянного, в систему возведенного криводушия. Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь, распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит тебе несчастье» (ч. 2, стр. 314-319).

В эпилоге Дудоров - профессор университета и майор Советской армии, вторично отбывший заключение и реабилитированный, говорит Гордону, который также только что испытал несправедливое заключение: «Удивительное дело. Не только перед лицом твоей каторжной доли, но и по отношению ко всей предшествующей жизни тридцатых годов даже на воле, даже в благополучии университетской деятельности, книг, денег, удобств война явилась очистительной бурею, струей свежего воздуха, веянием избавления.

Я думаю, коллективизация была ложной, неудавшейся мерою, и в ошибке нельзя было признаться. Чтобы скрыть неудачу, надо было всеми средствами устрашения отучить людей судить и думать и принудить их видеть несуществующее и доказывать обратное очевидности.

Отсюда беспримерная жестокость ежовщины, обнародование не рассчитанной на применение конституции, введение выборов, не основанных на выборном начале.

И когда возгорелась война, ее реальные ужасы, реальная опасность и угроза реальной смерти были благом по сравнению с бесчеловечным владычеством выдумки и несли облегчение, потому что ограничивали колдовскую силу мертвой буквы» (ч. 2, стр. 348-349).

Во втором эпилоге, действие которого происходит «лет через пять-десять после войны», автор пишет от своего имени:

«Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание».

И при описании различных этапов революции, при изображении ее деятелей и участников автор пытается подтвердить и иллюстрировать мысли, высказанные в общей форме, - о беспочвенности и бессмысленной жестокости революции, о перерождении советского общества, о фальши и приспособленчестве, пронизывающем якобы всю советскую жизнь. События революционных лет он

1 ... 49 50 51 52 53 54 55 56 57 ... 82
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 25 символов.
Комментариев еще нет. Будьте первым.
Правообладателям Политика конфиденциальности