— А кто тебе так морду разукрасил?

Стасов вспомнил, дружки, спасаясь бегством, открыли его головой сначала дверь в подъезде дома Тумаркина, а потом двинули аккурат лицом о дерево.

— Под поезд попал, — давая понять, что не хочет вспоминать об этом, нехотя пошутил он.

— У тебя семья есть? — не унимался Потап, которому наскучило лежать молча.

— Ну, допустим, — устало вздохнул Свояк.

— А дети?

— Чего ты докопался? — разозлился Стасов.

— Я своих пять лет не видел, — с тоской заговорил Потап. — А живут совсем от этого места близко, на Карбюраторной. Смешное название, да? И номер дома тринадцать… Все думал, счастливый… А ты откуда?

— Из Москвы, — ответил Свояк.

— Эко тебя занесло. А я гуран.

— Это как? — не понял Стасов.

— Животное такое есть, только у нас водится. Так коренных забайкальцев в шутку называют.

Неожиданно Свояка словно окатили ушатом холодной воды. Он открыл глаза, лихорадочно соображая, каким способом вытянуть из рецидивиста побольше информации.

— Жена в столовке работает, — продолжал между тем тот. — До пенсии год…

— А чего ты дома не жил? — осторожно спросил Свояк.

— В смысле? — оживился в предвкушении разговора Потап.

— Ну, как, — Свояк взялся за решетку рукой и медленно сел. — Сейчас ты в следственном изоляторе. А до этого три года, где тебя черти носили?

— Так сидел я, — Потап кашлянул.

— Как это? — не понял Свояк.

— Молча. В Краснокаменске пятерик от звонка до звонка. Откинулся, решил по пути дружка своего навестить. Он там недалеко живет, в Октябрьске. Приехал, как водится, встретились, посидели… Скоро деньги кончились. Как раз ночь была, когда понесло нас за очередной дозой горячительного. Догнаться, мать его, решили. Ну а продавщица, значит, в долг не дает. Тут меня и дернул черт ножичком ее постращать…

— Настращал себе на новый срок, — догадался Стасов. — Лихо. А друг твой что?

— Отмазался, — вздохнул Потап…

— Ты за что первый раз сел?

— Как и все, ни за что. — Потап зашелся кашлем.

— Разве так бывает? — дождавшись, когда он угомонится, продолжал засыпать расспросами Свояк.

— В нашей стране все бывает. — Потап закряхтел и тоже сел. — Мне иногда кажется, что на страну в целом бог отпускает срок, который между людьми делится. Только есть у нас неприкосновенные, это чиновники разные, министры и их родственники. Им сидеть не положено. А то, что богом для этой категории отпущено, делится между нами, простыми. Карма у России такая.

— Хорошо, сформулирую вопрос по-другому, какая статья первая была?

— Кража, — лаконично ответил Потап.

— И что ты спер?

— Даже рассказывать смешно, — признался Потап. — Начало девяностых, сам понимаешь, кто в бизнес, купи-продай, кто в рэкет… А я тихо работал на железной дороге и никуда особо не лез. Тут сосед попросил в долг. Говорит, съезжу в Китай, куплю товар, здесь продам, рассчитаюсь… Дал ему по нашим деньгам сущие копейки — две тысячи, потому как больше и не было. Он через неделю вернулся и молчит. Я месяц подождал, другой… Тут как раз совсем платить зарплату перестали. А он потихоньку торгует. Я ему раз напомнил, подожди, второй… Тут совсем уже невмоготу стало, хоть иди и воруй. Ну, пришел к нему, давай, как хочешь, а долг верни. Он старую пластинку: нету, подожди немного. Я смотрю, у него ящик тушенки стоит. Ну, возьми да и ляпни, у меня семья лапшу китайскую быстрого приготовления ест, а ты жируешь, давай, говорю, натурой. Он ни в какую, это говорит не мое, а тещи. Она продуктами занимается. Я ящик этот схватил, он отбирать начал. Пришлось его в туалет запихать и подпереть там. Тушенку домой принес, даже попробовать не успел. Опера нарисовались. Кражу впаяли и разбой… В общем четыре дали, два отсидел, по удо вышел. Только куда после отсидки? Страна другая, на работу с судимостью не берут. Так постепенно и сменил профиль.

— Значит, воровать стал? — догадался Свояк.

— Брать у того, кто сам ворует, — поправил Потап.

— Жену как зовут? — осторожно спросил Свояк, уже уверенный, что у такого человека на черный день что-то припрятано. По всей видимости, и сейчас он не просто так в зону собирается. Не похоже, что из-за магазина и по пьянке. Скорее успел вернуться домой, провернуть какое-то дело, и обратно в Краснокаменск, чтобы по более легкой статье сесть.

— Тебе-то что? — между тем насторожился Потап.

— Просто.

— Наталья Сергеевна, — с затаенной грустью сказал Потап.

— И как она без тебя? — с безразличием в голосе спросил Свояк. Понимал он, не признается вор, что не без средств семью оставляет. Однако имея богатый опыт оперативной работы, умел с большой долей вероятности определить, врет человек или говорит правду.

— Помогают, — уклончиво ответил Потап. — Да и так оставил кое-чего на черный день.

— В банке счет имеешь?

— Я банкам не доверяю, — спокойно ответил ничего не подозревающий Потап. — Все дома прячу.

Дни в изоляторе тянулись медленно. Когда рана окончательно затянулась, Свояка вновь перевели в одиночную камеру.

Потихоньку он стал приводить себя в норму. Утром и вечером качал пресс, отжимался от пола. Однако едва слышал, что к камере приближаются шаги, садился на нары, прижимал к животу руки и начинал раскачиваться, имитируя невыносимые боли.

Матвей сидел в припаркованной у газетного киоска машине и смотрел на дорогу. Смешанный с дымом туман и мелкий дождь смыли с улицы краски. Теперь небо, асфальт на дорогах и дома стали одинаково серыми, а спешащие по тротуарам люди одинаково раздражительными и безликими. Разбрызгивая по сторонам грязную воду, по шоссе проносились машины.

— Унылая пора, очей очарованье, — вздохнул Кораблев и посмотрел на Марту.

Она сидела рядом без привычного в такой ситуации ноутбука на коленях и дремала.

— Что ты сказал? — встрепенулась девушка.

— Говорил, увольняйся. — Матвей провел обратной стороной ладони по прохладной щеке Марты. — Зачем тебе работать?

— Скажи, — она неожиданно отстранилась. — У тебя точно с Татьяной ничего не было?

— Опять двадцать пять! — Он положил руки на рулевое колесо и посмотрел вперед. — Сколько раз можно повторять?

— Тогда почему ты так переживаешь, что ее не стало? — не унималась девушка.

— Странный вопрос, — глядя на дорогу, разозлился Матвей. — Она ведь человек. Неужели тебе не жалко?

— Раньше я не замечала, чтобы ты так страдал, — привела Марта новый аргумент.

Кораблев вдруг поймал себя на мысли, что, сама того не замечая, Марта дала задуматься над исключительностью их союза.