— Не желали бы вы увидеть кое-что весьма любопытное?

С этими словами он придвинул поближе к Гордиевскому две фотокопии, лежавшие перед ним на столе.

— О боже! — изумился Олег. — Откуда это у вас?

Он проглядел список выявленных кагэбэшников и дошел до собственного имени. Его отнесли к «более или менее идентифицированным». Он сразу же понял, что составитель списка не знал наверняка о том, что Гордиевский работает на КГБ. Кроме того, кто бы ни был этот незнакомец, он точно не знал о том, что Гордиевский тайно шпионит на Британию, иначе бы он обязательно сообщил об этом Гуку, чтобы тем самым защитить самого себя от разоблачения. Коба явно имел доступ к секретам, но не знал, что Гордиевский — двойной агент. Пока.

— Неплохо сделано, — заметил Гордиевский, возвращая резиденту документ.

— Да, так оно и есть, — согласился с ним Гук.

Гордиевскому представился случай подробнее ознакомиться с этим документом, когда Слава Мишустин, занимавшийся сбором и систематизированием поступавших в отделение сведений, попросил у него помощи с переводом. Мишустин удивлялся, как это британцам удалось собрать «такую точную информацию» о сотрудниках КГБ. Гордиевский же прекрасно понимал, откуда у них взялась вся эта информация.

Но он был больше озадачен, чем встревожен. Он даже готов был согласиться с Гуком в том, что эта полуночная доставка подметных писем по адресу Холланд-парк, 42, больше напоминает провокацию, чем настоящее предложение шпионских услуг. Наверное, британская разведка что-то задумала. Но если британцы планируют подставу, почему Спунер его не предупредил? И неужели в МИ-5 действительно хотят, чтобы в КГБ знали о том, что англичанам удалось установить личности всех кагэбэшников, работающих в Британии?

В обеденный перерыв Гордиевский выскользнул из посольства и набрал номер экстренного вызова. Трубку сразу же взяла Вероника Прайс. «Что происходит?» — выпалил Гордиевский и рассказал о загадочных письмах, подброшенных в личный почтовый ящик Гука, и о документах, которые он увидел собственными глазами. Некоторое время Вероника молчала. А потом сказала: «Олег, нам нужно увидеться».

Через час, когда Гордиевский прибыл на явочную квартиру, Джеймс Спунер и Вероника Прайс уже ждали его.

— Я понимаю: вы бы не стали этим заниматься, но кто-то водит нас за нос, — заявил он.

А потом он увидел выражение лица Спунера.

— О боже! Неужели это настоящий сигнал?

Вероника сказала:

— Насколько нам известно, сейчас не проводится никаких провокационных операций.

Позднее Гордиевский охарактеризовал реакцию МИ-6 на его рассказ как «классическое спокойствие». На самом же деле известие о том, что кто-то в недрах британской разведки добровольно вызывается шпионить на СССР, вызвало среди немногих, кто оказался посвящен в эту историю, испуг и оцепенение — и чудовищное ощущение, что все это уже происходило раньше. Как и в случае с Филби, с Холлисом и в других шпионских скандалах, британской разведке необходимо было теперь начать внутреннюю охоту на крота и попытаться выследить предателя. Если же крот учует, что на него охотятся, он может догадаться, что кто-то, сидящий в резидентуре КГБ, доложил обо всем британцам, — и тогда уже самому Гордиевскому будет грозить опасность. «Случайный перебежчик» явно занимал высокую должность, имел доступ к качественным секретам и хорошо разбирался в шпионском ремесле. Его нужно было поймать до того, как он успеет передать советской разведке новые дискредитирующие тайны. В штате МИ-5 и МИ-6 работало несколько тысяч человек. Среди них был и Коба.

Однако в лихорадочной охоте, которая началась с этого момента, у британской разведки имелось одно существенное преимущество.

Шпион — кто бы это ни был — не знал, что Гордиевский — британский агент. Если бы Коба входил в команду Ноктона, он бы никогда не стал забрасывать своих удочек, потому что понимал бы, что Гордиевский обязательно доложит обо всем в МИ-6, — как и произошло теперь. Первый его шаг оказался бы совсем другим: он выдал бы Гордиевского Гуку — и тем самым обеспечил бы себе безопасность. Этого не случилось. Поэтому поисками предателя должны были заниматься исключительно те сотрудники, кто знал тайну Гордиевского и кому можно было доверять целиком и полностью. Операцию по охоте на крота назвали «Эльмен» (по названию коммуны в австрийском Тироле).

Немногочисленные сотрудники МИ-5, ознакомленные с делом Гордиевского, должны были отвечать за выявление внутреннего лазутчика, а руководство всей операцией возложили на Джона Деверелла, директора отдела «К» — контрразведки МИ-5. Они работали в кабинете Деверелла и, пока вели свои поиски, были отрезаны от остальных: тайная ячейка внутри тайного отдела тайной организации. «Никто вне команды не замечал ничего необычного». Команда, работавшая над операцией «Эльмен», сама окрестила себя «нэджерами». Происхождение этого сленгового словечка остается неясным, но, похоже, его изобрел в 1950-е годы Спайк Миллиган в своей юмористической программе The Goon Show («Шоу мордоворотов») для обозначения какого-то непонятного недомогания, недуга или хвори. (Как, например, в фразе типа: «У-у, опять на меня напала эта гадкая хренотень (nadgers)».) А еще на сленге nadgers обозначало яички.

Элиза Маннингэм-Буллер поступила в службу безопасности в 1974 году — ее завербовали на одной вечеринке. Работа на разведку, можно сказать, была у нее в крови: ее отец, бывший генеральный прокурор, вел процессы против шпионов прежних лет, в том числе против Джорджа Блейка, двойного агента из МИ-6, а ее мать в годы Второй мировой войны обучала почтовых голубей, которых затем забрасывали в оккупированную Францию и использовали для доставки корреспонденции от участников Сопротивления в Британию. На Элизу пал выбор ввиду ее железобетонной надежности и здравомыслия: ее посвятили в дело Гордиевского на самом раннем этапе и ввели в крошечную команду операции «Лампада», которая анализировала данные, полученные им еще в Дании, и осуществляла взаимодействие с МИ-6. В 1983 году Элиза работала в управлении кадров МИ-5 и потому идеально подходила для охоты на внутреннего шпиона.

Позднее, в 2002 году, Маннингэм-Буллер возглавила МИ-5, поднявшись на одну из вершин в полном конкуренции мире, где доминировали мужчины. Ее восторженно-зажигательная манера общения вводила в заблуждение: ей были свойственны прямота, самоуверенность и необыкновенный ум. Несмотря на сексизм и предрассудки, царившие внутри МИ-5, Элиза была всем сердцем предана этой организации, которую называла «своей судьбой», и ее до глубины души потрясло известие о том, что в недрах британской разведки завелся еще один предатель. «Это был один из самых неприятных периодов в моей карьере, особенно в первые дни, когда мы еще не знали, кто он, потому что, бывало, я заходила в лифт, всматривалась в лица вокруг и думала: не этот ли?» Чтобы не возбуждать лишних подозрений среди коллег, «нэджеры» часто встречались уже в нерабочее время в квартире, принадлежавшей матери Элизы, в Иннер-Темпл. Одна из участниц команды была на сносях, и ее еще не родившегося ребенка прозвали «маленьким нэджером».