– Нет. Опять не угадал, – усмехнулась она.

– Извини, – нахмурился Бенни. – Я думал, что ты та девушка, которую я знаю. По больнице.

– Ну, да, это я.

– Так как тебя зовут?

– В зависимости от обстоятельств. Здесь меня называют Алеф.

– Эльф?

– Нет. Алеф. А-Л-Е-Ф. Как первая буква финикийского алфавита. Вот, – Алеф сдвинула хорька в сторону (те остались недовольны), расстегнула молнию на толстовке и сняла рукав, обнажив плечо, на котором была вытатуирована буква «А», лежащая на боку. Горизонтальная перекладина выходила за косые линии, и все это было как бы заключено в круг:

– Это мой художественный псевдоним. Мне дал его Би-мен. Это из Борхеса.

– Круто, – сказал Бенни, теряясь в догадках, кто такой Би-мен и что такое борхес.

Алеф, вытянув шею, критически осмотрела татуировку.

– Ну, не знаю, насколько круто. Предполагалось, что это будет «алеф», который превращается в символ анархии, но, по ходу, он просто упал.

– Очень жаль, – сказал Бенни.

Хорек вздохнули. Алеф пожала плечами.

– Татуировки, – сказала она. – Ты же понимаешь.

Он не понимал, но все равно кивнул.

– На самом деле мне все равно, – сказала она, поправляя толстовку. – Когда дело доходит до букв, у меня начинается что-то вроде дислексии, я их вижу вверх тормашками. Би-мен говорит, это значит, что я хороший художник.

Хорек зевнули, закрыли глаза, прикрыли нос лапой и заснули. Они выглядели очень довольными собой, уютно устроившись между грудей Алеф. Бенни отвел взгляд, понимая, что Алеф рассматривает его.

– Я за тобой наблюдала, – сказала она. – Ты приезжал сюда все лето, а теперь прогуливаешь школу, засыпаешь над книгами, пускаешь слюни и все такое, в общем, я так понимаю, тебя посадили на какие-то сильные лекарства, а твои одноклассники – говнюки, и школа для тебя – не вариант.

Бенни кивнул. Она все так четко изложила, что и добавить было нечего.

– Одного я не пойму: зачем ты прячешься от Би-мена? Он не может подняться на этот этаж из-за своей ноги. И ведь ты, как я понимаю, это знаешь?

– Кто такой Би-мен?

– Тот чувак с бутылками. Его имя Славой, но мы зовем его Бутылочник. Сокращенно Би-мен.

– Бродяга в инвалидном кресле? – спросил он. – Ты его знаешь?

– Конечно, – кивнула Алеф. – Мы ему помогаем, а он учит нас всяким штукам. Вообще-то, он очень известный поэт у себя в Словении. Он здорово помог тебе, когда провел мимо Сциллы и Харибды.

– Мимо кого?

– Мимо охранника и библиотекаря у стола регистрации.

– Их так зовут?

– Нет, дурачок, – рассмеялась она. – Конечно, нет. Это из греческой мифологии. Харибда – это водоворот, а Сцилла – свирепое морское чудовище, которое пожирало людей…

«Тревога! Тревога!»

Бенни глубоко вздохнул.

– Не называй меня так.

– Свирепым морским чудовищем?

– Нет, – сказал он громко, слишком громко для Библиотеки. – Дурачком. Я не дурачок.

Он уже не мог смотреть на Алеф, поэтому смотрел куда-то за ее плечо.

– Верно, – сказала она, кивая. – Извини. Ты прав. Это я зря.

– И я не нуждался в его помощи.

– Как скажешь.

– И вообще, он чокнутый псих.

Алеф покачала головой.

– Нет. Вот тут уже ты ошибаешься. Он не чокнутый. Не больше чем я или ты.

«Тревога! Опасность!» Но нет, в ее словах не было никакой опасности. Они просто повисли в воздухе, а у Бенни внутри медленно росло недоумение. Он почувствовал печальную тяжесть, похожую на холодный мокрый песок на пустынном пляже в середине зимы, и понял, что может позволить песку похоронить себя или может попытаться пройти по нему. Он сделал шаг. Песок под ногами был твердым, и он понял, что сейчас рискнет рассказать ей все.

– Насчет тебя я не знаю, – произнес он. – А я чокнутый.

«Нет!» – крикнул голос внутри, и песок начал подаваться под ногами.

– С чего ты взял? – нахмурилась Алеф.

– Все так говорят, – сказал он, проваливаясь еще глубже.

«Вот видишь! – произнес голос, только теперь это был другой голос, насмешливый и злобный. – Заткнись, тупой ты дурень, просто заткнись, мудила…»

– Люди говорят много всякой фигни. Почему ты им веришь?

– Потому что они правы. Я действительно сумасшедший, – сказал он, и вот уже не было вокруг ни песка, ни земли, ни пляжа, один только этот голос, похожий на пронизывающий ветер, доносился со всех сторон. «Сперва ты раскололся перед врачихой, и она упрятала тебя в психушку. Потом ты рассказал об этом ребятам в школе, и они теперь готовы срать на твою чокнутую башку…»

– Но ты-то почему так решил? – донесся откуда-то издалека голос Алеф.

Бенни не хотел, чтобы и она его возненавидела. Его тело онемело. Он прижал онемевшие руки к онемевшим ушам и начал раскачиваться и напевать, чтобы заглушить этот новый ужасный голос, который повторял «му-дак, му-дак, му-дак» в такт ударам его сердца.

– Потому что я слышу всякую хрень, – сказал он. Он говорил так тихо, что Алеф пришлось наклониться к нему.

– Все слышат всякую хрень, – прошептала она в ответ.

– Нет, – сказал он. – Это другое. Я слышу вещи. Их голоса.

– И что?

Бенни перестал раскачиваться и поднял голову.

– Многие люди слышат голоса, – пожав плечами, сказала Алеф.

– Разве?

Она кивнула и протянула руку. Пальцы ее были испачканы краской, а ногти обгрызены.

– Ты весь дрожишь, – сказала она. – И дыхание учащенное. Можно мне до тебя дотронуться?

Он кивнул, но невольно дернулся, когда она положила руку ему на грудь. Под мягким нажимом ее ладони он чувствовал свое сердце – оно билось, как бьется о стекло попавшая в ловушку птица. Алеф держала так свою ладонь маленьким, теплым грузом, пока бешеный трепет его тела не утих. А когда дрожь прекратилась и Бенни начал нормально дышать, она легонько толкнула его в грудь. Когда Алеф убирала руку, ладонь ее была сложена чашечкой, как будто она держала что-то. Прикрыв это другой ладонью, чтобы оно не улетело, она вытянула руки и, приоткрыв ладони, показала это Бенни. Он услышал звук, мягкий, влажный, пульсирующий в быстром ритме, посмотрел вниз и увидел. В ее перепачканных краской руках колотилось его сердце.

– На, – сказала она, протягивая ему сердце обратно. – А ты мне нравишься, Бенни Оу.

Бенни

На самом деле она не вернула мне сердце; это я так чувствовал, как будто мое сердце вылетело из груди и лежало в ее руках, обнаженное и ободранное, и билось как бешеное, но хоть она и предлагала вернуть его, на самом деле мое сердце не хотело возвращаться. Мое сердце было счастливо в ее ладонях. Оно хотело остаться там навсегда.

В тот момент, когда она протянула руку, чтобы прикоснуться ко мне, я