Ян ответил после первого же гудка, словно ждал звонка и держал мобильник наготове.

— Я уж думал, родственники сослали тебя куда-нибудь в Тимбукту.

На лице помимо воли расплылась улыбка.

— Пытаются сослать в Питер, но я активно сопротивляюсь.

— Зря. Погодка там, конечно, так себе, но места красивые.

Я огляделась. Находилась я, скажем так, не в самой живописной части города, однако…

— Мне и тут нравится.

— И это правильно. — Поручик на мгновение умолк, в эфире раздалось странное шуршание, ворчание и, кажется, мат, а потом: — Где тебя подобрать?

— Что?

— Разве ты не за этим звонишь? Думал, мы продолжаем. Я как раз собрался выезжать, есть одна зацепка. Так где ты сейчас?

Зацепка — это хорошо. Оставалось надеяться, что она более внятная, чем моя.

— На перепутье, — вздохнула я. — Решаю, в какую сторону идти — к площади Боевой Славы или все-таки на вокзал…

— Тяжелый выбор, — хмыкнул Ян. — Топай к площади, подъеду через пятнадцать минут, если нигде не встану.

И только когда он отключился, а я послушно направилась дальше по Угличской, в голове что-то щелкнуло: на чем он едет, если машина вчера превратилась в груду металлолома?

* * *

— Папа? — неверяще переспросила я, когда мы тронулись.

Причем от ответа на мучивший меня вопрос я так обалдела, что даже не уточнила, куда мы, собственно, направляемся.

— Да, — скривился Ян.

— Мой папа?

— Ну не мой же.

— И с какой стати ему давать тебе машину?

Да не просто машину, а новенькую, блестящую и явно дорогую. На логотип я как-то посмотреть не удосужилась, но…

— Во-первых, не мне, а Следственному отделу, — недовольно и несколько смущенно пробурчал Ян. — Предыдущая тоже, по сути, принадлежала городу. Во-вторых, твой папа мне ее только передал, а вообще это вроде как от вашего Надзорного комитета. Компенсация ущерба, нанесенного потусторонними тварями.

Он вновь скривился и с досадой ударил по рулю.

— Слушай, я не просил, ясно? Уже думал, как перед начальством буду оправдываться за смятую в гармошку колымагу — тем более что смяло ее не во время дела, а в моем якобы отпуске. Как только выйду на работу, сдам этот космический корабль вместе со всеми бумажками от комитета, а себе попрошу что-нибудь попроще…

— Чего ты завелся-то? — не поняла я.

— Ну выглядит так… — Ян замялся. — Так, будто я с тобой возился, а потом взял у твоей семьи и… Твой отец так и сказал, мол, спасибо, что присмотрел. Ты ведь не думаешь, что?..

— И в мыслях не было, — быстро перебила я, делая в уме пометку «убить родителя». — Даже если б он отдал ее лично тебе, а не твоему отделу. Ты заслужил.

— Ох, заткнись.

Впрочем, несмотря на сварливый тон, после моего ответа ему явно полегчало, так что я рискнула сменить тему:

— Куда едем, и что за зацепка?

— Едем в гости к Ольге Метельке. — Я уже открыла рот, чтобы высказать все, что думаю об этой затее, но Ян продолжил: — Оказывается, она может много чего интересного рассказать.

Я прищурилась:

— Откуда дровишки?

— Не у одной тебя есть связи, — фыркнул он.

Все оказалось просто и сложно одновременно. Пока я выслушивала нотации родни, бравый поручик без дела не сидел и попытался выяснить как можно больше о прошлом Беляка. Ведь началось все — по крайней мере, для нас — именно с его смерти, а значит, в ней и кроется часть разгадок.

Ивановские полицейские никакой новой информации предоставить не смогли, а среди местных связей самая явная и свежая была нам известна — Ольга Метелька. После вмешательства высшего из Надзорного комитета ее подлечили и отпустили, так что Ян попытался сунуться к ней по последнему известному адресу проживания.

Там его встретила парочка недружелюбных ведьм, сначала попытавшихся поручика проклясть (полагаю, не по-настоящему, а всякими нехорошими словами), а потом сообщивших, что после пережитого стресса и смерти любимого Ольга временно перебралась к матери.

Мать, от которой Метелька и переняла тягу к ведьмовству, как дама продвинутая и умелая нигде не значилась, не привлекалась и не светилась, так что искать ее пришлось как раз с помощью тех самых связей, что Ян упомянул чуть раньше.

В итоге он разжился исключительно номером мобильника, мило побеседовал с «приятной женщиной средних лет», вкратце обрисовал ей ситуацию — разумеется, с выгодной нам стороны — и в итоге договорился о встрече.

Наталья, как попросила называть себя Метелька-старшая, обещала вкусный чай, полное сотрудничество дочери и ответы на многие интересующие нас вопросы.

— Нас? — уточнила я. — Или тебя? Что-то мне подсказывает, что меня там точно не ждут.

Ян поджал губы:

— Я сказал, что буду не один. Никто не возражал.

— Ольга не обрадуется…

— Как я понял, у матери на нее достаточно влияния.

Что ж, наверняка так и есть. Потомственные ведьмы, они такие. Дар ведь в данном случае не передается по наследству, а вот своеобразная мораль и некие сомнительные ценности вдалбливаются с детства. В результате чего дочь, как правило, вырастает с определенной долей ненависти к матери, но и авторитет оной остается непререкаемым до конца жизни.

Знаете, как у Стругацких: «…потому что волчица говорит своим волчатам: “Кусайте как я”, и этого достаточно, и зайчиха учит зайчат: “Удирайте как я”, и этого тоже достаточно, но человек-то учит детеныша: “Думай как я”, а это уже преступление…»

Ведьмы в этом плане самые страшные преступницы, ибо учат они дочерей и думать, и действовать, и чувствовать, как сами когда-то научились. Выжигают в них что-то важное и человечное, а потом пристально следят, чтобы оно вдруг снова не дало ростки. Говорят, доброй ведьме не выжить. Задурит ей изнанка голову, оставит и без плоти, и без разума. Так что это вроде как даже защита, но… почему не позволить сделать собственный выбор?

Хотя, если судить по моему семейству — маги не лучше в плане воспитания потомства. Наверное, мне повезло уродиться вот такой… бесперспективной.

Вновь вспомнился вчерашний разговор с бабушкой, и настроение мигом опустилось в минусовую плоскость. Ян тоже думал о чем-то не шибко радостном, хмурился и до скрипа стискивал руль.

Если мы явимся на разговор с такими суровыми минами, наверное, даже ведьмы испугаются.

* * *

Наталья Метелька выглядела молодо.

Очень молодо для такой взрослой дочери. Столкнись я с ней на улице — не дала бы больше тридцати. Но теперь, зная, с кем имею дело, я приглядывалась, принюхивалась и выискивала мельчайшие детали, которые помогли бы составить достоверный портрет.