И вновь шамана он звал шепотом — ни к чему привлекать к себе внимание.

Благо, хоть слух у этого старого хрыча хороший.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ

На шестой день Ярополк подумывал схитрить. Не выпить жижу полностью да посмотреть, что из этого получится. Но прозорлив шаман, ой, прозорлив. Глянул так строго своими глазами бесцветными, трубкой взмахнул и выпустил кольцо дыма прямо птицелову в лицо.

И вот уже… и не в лесу, и не в океане, и не в пустыне. А в квартире. Обычной, городской. Чистенькой, спокойной, тихой. И никакого птичьего щебета, и никакого бабского гомона.

Упал Ярополк в мягкое кресло, веки смежил и размечтался уже отоспаться здесь, как вдруг слышит:

— Чирик.

— Ну уж нет…

— Чирик…

— Ни за что!

— Чирик-чирик… чирик-чирик… чирик-чирик…

И с каждым разом все жалостливее, все заунывнее.

Не выдержало огромное сердце гиганта Ярополка. Пошел он на звук да у окна очутился, а за ним — птичка. Тоже простая, обычная, серенькая, каких сотни, тысячи, миллионы. Лапки у нее в леске запутали. Птичка взлететь пытается, а леска к оконной ручке привязана — крепко держит, не отпускает.

— Горе ты, — пробормотал Ярополк и строго так добавил: — Я только путы ослаблю, а тебя трогать не буду. Не нужна ты мне, поняла? Хватит с меня птиц, довольно.

— Чирик-чирик…

Да только кто ж спрашивал птицелова? Одна рука к леске потянулась, а вторая за крыло ухватила. И вот уже сидит Ярополк на полу, а рядом птица в конвульсиях бьется — в очередную деву обращается.

Сероглазую, русоволосую, грустно-серьезную.

Но не плачет она. И не ругается. И вообще внезапно молчит.

Пригляделся Ярополк — хороша все-таки, хоть и обычная.

Улыбнулся — она робко улыбнулась в ответ.

Ладонь протянул — она ухватилась. Встали оба.

Миг-два в глаза друг другу смотрели, и вдруг Ярополк уже за столом сидит, борщ уплетает, а девоптица у плиты стоит и ворчит-ворчит-ворчит без продыху.

— …И картошку купил ужасную — одни глазки, рук моих тебе не жалко совсем.

— …Хоть бы мусор вынес, вонь стоит — дышать нечем.

— …Опять дружок твой заходил, все зазывает куда-то. По барам? По кабакам? С лестницы я его спустила, чтоб неповадно было семьи рушить.

— …Пришел, носки по всей квартире разбросал, а я собирай. Неужто сложно хотя бы в одном месте их оставлять?

— …Просишь, просишь, а в итоге все самой делать. Кран течет, машинка сломалась… а все потому что руки у тебя из одного места растут…

Ярополк последние капли с тарелки хлебом собрал, ложку облизнул и улыбнулся:

— Вкусный борщ, благодарствую. Шаман!

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ

— Красива ли я, Ярополк?

— Да.

— Любима ли я, Ярополк?

— Разумеется.

— Умна ли я, Ярополк?

— Безусловно.

— Я толстая, Ярополк?

— Нет.

— Ты… ты что, на меня посмотрел, прежде чем ответить?

— ШАМАН!!!

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

Славный выдался денек. Солнечный. Безветренный. И даже места глухие, безлюдные, птицами наводненные, настроение Ярополку не испортили. Они и кружили над ним, и на плечи пытались усесться, а кто-то и гадил мстительно, но птицелову все было нипочем.

Бродил он тропками нехожеными. Наслаждался остервенелым пением девоптиц неразвоплощенных. И руки вот ни капли не чесались к ним прикоснуться.

Даже когда обычные лесные птички сменились экзотическими и разноцветными. Даже когда среди них он заметил те, что давно мечтал найти. Вроде «авантюрина», «бедра испуганной нимфы», «афалина», «дрокового» и «могово-гуляфного».

Ладно, что уж греха таить, чесались руки. Но Ярополк стойко держался до последнего луча солнца, с которым и вернулся на уже родную поляну.

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

— Ну вас, баб! — орал Ярополк небу, которого и не видно было из-за целых туч галдящих пернатых. — Наловился!

И смеялся зловеще. И неприличные жесты показывал.

А потом просто носился по округе и все вопил и вопил:

— Ну вас, баб! И не смей забирать меня, шаман, понял? Я им все выскажу… я им выскажу!

Высказывался Ярополк, опять же, почти до заката. А как окрасился горизонт алым пламенем — уснул под деревом.

Счастливый. Спокойный. Умиротворенный.

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

На десятый день шамана на поляне не оказалось. Лишь на старом трухлявом пеньке под камнем лежал измятый пожелтевший листок всего с двумя словами, написанными разномастными прыгающими буквами:

«Умиротворение, понятненько?»

ТЕПЕРЬ ТОЧНО

КОНЕЦ