Через центр им ехать все-таки не разрешили, хотя они собирались сразу на Красную площадь. Пришлось пилить по Садовому кольцу, — а куда? Тима еще ноготь истратил, и тут ему повезло, он попал прямо на Сухоплещенко. Тот задумался: и впрямь, куда им ехать? Раньше в Москве главным рестораном, говорят, «Яр» был, это потом который гостиница «Советская», теперь вроде бы должна стать она «Императорская», да все не перестроят ее, гнилая, как все советское. Место возле ипподрома, бойкое. Туда, что ли?.. С трудом объяснил, как проехать. Тима влез в кабину и с трудом еще большим стал втолковывать Тепе — куда. Тепа ничего понять не мог, покуда Волчек не сказал заветного слова «ипподром». Значит, туда, где лошади. Антип потянул носом — и поехал туда, куда вело. Нюх у него на это дело тоже волчий был.

Кое-как пристроились. Стеша кур села обрабатывать. Анфиса права качать пошла с помощью третьего Тиминого ногтя. Эдак скоро за губную гармонику нечем взяться будет. Примчался какой-то порученец в синем, рявкнул на полицейских. Покуда суп да прочее, более или менее свободная от дел Маша пошла слоняться на ипподром, над которым как раз добавляли к вывеске новую строчку, был он просто «Московский ипподром», а теперь стал «имени Михаила Синельского». «А это кто?» — спросила Маша у билетерши. «Темная лошадка, не знаю…» — ответили ей. Маша пошла изучать здешнюю публику и обстановку, что такое «в беговой качалке», и чем это хуже или лучше, чем «под седлом», как ставить в тотализаторе, но успела понять только, что к тотализатору спокойней не подходить и уж подавно мужиков не подпускать, как вдруг услышала вопль: «Ах, Маша! Ox!» — и в объятия к ней кинулась добрая старая знакомая Лукерья, жена Антона-кровельщика, она же довольно известная Настасья. Нынче она была не то чтоб в увольнительной, скорей в самоволке, подменилась караулом с другой Настасьей, которой невтерпеж было сношаря-батюшку хоть покараулить, если нельзя ничего более того, — а сама рванула сюда, к лошадушкам. Очень ее эта забава в Москве увлекла, стала играть, в накладе никогда не оставалась, понимала кое-что, нутром чуяла, когда жокей лошадь на копыто посадит, и в такой заезд на ставила. А уж новостей у нее для Маши было… А уж у Маши для нее новостей было… От главной Машиной новости Лукерья несколько обалдела, узнала, что Маша больше не Мохначева, а Волчек, верная мужняя жена. «А со сношарем-батюшкой как же?..» — «А простит он меня, как Тимку моего увидит». — «А ты же вроде к подмастерью ластилась?..» Маша думала, что расплачется, но нет: Паша-подмастерье — он что, он теперь золотой. А золотых много. А Тима единственный.

Уговорила Маша плюнуть Лукерью нынче на все заезды, тем более интересных и сама Лукерья сегодня не предвидела, — и позвала ее в «Перекуси!» — может, и вправду перекусить уже готово. Пришла Лукерья, осмотрелась, даже зависть ее взяла. Отпробовала. Со вниманием осмотрела Стешу. Баба как баба, а кура почто такая жесткая? «Каких достали…» — грустно выдохнула Стеша, ей давно уж не до кур было, Анфиса норовила на них сэкономить. «Слушай, может, с нашей фермы брать будете?..» — «Так вам сношарь-батюшка и дозволил…» — «Да позволит, позволит, я к нему на послезавтра записанная!» — «Что ж у вас, нынче курей куры не клюют?» Лукерья посмотрела на Машу как на сумасшедшую. «Да ведь не велит сношарь-батюшка продавать на сторону… А сами разве ж съедим?» — «А яйца?» — «Ну, про яйца говорить не моги, это дело святое… А вот петушков лишних — невпроворот…»

Лукерья-Настасья взяла такси и срочно уехала в Зарядье-Благодатское, к противотанковым ежам. Пешком добралась до караулки — понесла новости. В караулке пара синих гвардейцев играла в неведомую карточную игру с парой окончивших дежурство Настасий. Весть о том, что Маша в Москве, и не Настасья больше, а Волчек, разнеслась по деревне со скоростью беспроволочного телеграфа, даже Лука Пантелеевич изволил от работы оторваться и в окошко весь доклад о событиях выслушать. «Ну», — сказал сношарь, с трудом вспоминая, какая ж это Настасья. — «Ежели с нашего села, да Паша-подмастерье к ней благоволил… Чего уж… Чего их жалеть, петушков-то… Скажи в птичню, чтоб излишки этой харчевне отдавали, да чтоб не брали с них наценку… Как всегда, по государственной цене…» Тут сношарь убрался в избу, вспомнив, что и он тоже уплаченную вперед цену еще не отработал.

Так обеспечилось «Перекуси!» курятиной, а Сухоплещенко — добротной точкой общественного питания, расширявшей еще далеко не столь обширный, как хотелось, спектр деятельности и влияния. Парагваевские мальчики, коих царь старался к себе ближе селектора не подпускать, мигом повелителю про Машу из Нижнеблагодатского настучали. Настроение у Павла упало, — и жалко Машу, и радостно за нее, что все ж таки в Москву перебралась, — но и себя ведь жалко тоже, даже и повидаться-то с ней нельзя. Не то чтоб на старое тянуло, нет, но у Тони как-никак седьмой месяц пошел, не стоит, к чему прошлое ворошить… Да и себя лишними волнениями тоже обременять не надо, вон, визит за границу скоро, и чертова Гренландия вот-вот в войну с Канадой полезет, три куска льда не поделили, да еще бревно какое-то экс-территориальное посреди Ладоги мотается, а на столе одних только ходатайств о помиловании, просьб о пожаловании!.. Нет, не царское это дело — на ипподром показываться. Напротив него, конечно, Петровский дворец есть, от него как раз процессия на коронацию начиналась. Ну так то ж от него, а не к нему.

А что великий князь велел кур этому бистро по госцене продавать — вот это, простите, бесхозяйственность. Жаловаться, конечно, некому, но мясных плимутроков можно и не базарить. Обошлись бы в харчевне и чем попроще, — ишь, мурло всякое у ипподрома мясными породами кормить. Но делать нечего. В конце-то концов, в гости лететь не абы к кому. К великого князя законному сыну. А значит — получается просто обмен птицы на рыбу.

Быть по сему.

Они передали, что огненные шары — это всего лишь предупреждение.

Г. ГАРСИЯ МАРКЕС. ОСЕНЬ ПАТРИАРХА

Потом туман и вовсе рассеялся, небо стало синим-синим, и тут, мой генерал, оно разверзлось, прямо из него на посадочные полосы аэродрома Сан-Шапиро стали вываливаться тысячеместные лайнеры, не наши, кто же знает, что самолеты компании «Эр Сальварсан» имеют зеленые крылья, пусть англичане утрутся подолами всех своих королев, если это не так, а если так, то пусть в эти подолы высморкаются, потому что зеленые рукава — это наша слава и гордость, я думаю, мой генерал, что эту сраную Англию и не открыли еще, когда наши самолеты уже летали с зелеными крыльями, — но небо и вправду разверзлось, лайнеры с двуглавыми птицами на фюзеляжах уселись на бетон аэродрома Сан-Шапиро, а кто как не Сант-Яго-де-Шапиро достоин принять подобную эскадрилью, это так же верно, как то, что у каждого сальварсанца есть задница, но ведь это еще не значит, что можно садиться ею на раскаленный бетон, так вот, разрази меня шаровая молния, если я видел что-нибудь великолепней этих десяти брюхатых птиц, усевшихся на старый наш добрый аэродром как в собственное гнездо, ничего шикарней я не видел даже на гальере, когда Мария-Лусия со своими девочками-анастезийками на задворках суринамского консульства устраивает петушино-скорпионьи бои, ведь без ее девочек ни один настоящий мужчина так и не узнает, что такое страсть мулатки, так вот, мой генерал, если вы не очень устали, добираясь из этой вашей Утренней Земли, я расскажу вам, как десять чугунных птичек сели на бетон, и будь я проклят, если сам Президент не вышел их встречать прямо на летное поле! Но даже не важно, видим мы Президента или нет, — одно и то же, он все равно всегда с тобой, если ты истинный сальварсанец и не воротишь нос от общественных харчей, да в конце-то концов Президент никогда и не покидает страны, кто же не знает, как он однажды подал себе прошение о выдаче гостевой выездной визы куда-то там и сам наложил резолюцию с категорическим отказом, ибо на фига же ему сдалась страна, президент которой ошивается неизвестно где, а генералы, мой генерал, не в обиду вам будь сказано, только тем и заняты, что спят и видят, как Президент нацепляет на них погоны генералиссимусов, ведь это уже случалось в нашей истории, а к чему приводит наличие двух генералиссимусов в одной стране, так об этом пусть размышляют скорпионы, когда на них выпускают боевых петухов, хотя на ближайших боях я все равно поставлю на скорпиона, потому что петух старого Рохаса потерял один глаз, да, но скорпион кривого Умберто в прошлый раз тоже ошибся, когда все ждали, что он сам себя ужалит, вместо этого он ужалил одну из девочек Марии-Лусии, пришлось вызвать колдуна из-за самой Сьерра-Капанги, колдун и сейчас еще не приехал, хотя девочка давно здорова, я как раз видел ее только что, она выходила от вас, мой генерал, ну и уделали же вы ее, ну просто зеленая в крапинку баба, шалун вы, генерал, скажу вам, так ведь не только вы, вот моя Тереса давно грозит отпилить мне яйца, если я не уймусь, а я говорю ей, что я не птицеферма Президента, чтоб яйца на ней собирать, если они ей нужны, может пойти к Президенту и попросить, у каждого сальварсанца есть такое право, слава Президенту, которого я как раз и увидел на взлетной полосе Сан-Шапиро, когда головной самолет перелетной десятки развылупился, из него вышел мужик такой толщины, что если б это была баба в заведении Марии-Лусии, то на очередь к ней записывались бы на три месяца, или, хуже того, разыгрывали бы право на встречу с ней в лотерею, и тогда фиг попал бы к ней тот, кто не купил билет-другой в Президентской лотерее, той самой, с которой связаны лучшие воспоминания самых лучших сальварсанцев, в ней не участвует разве что сам Президент, ибо он издал приказ, запретивший ему самому и всем будущим президентам участие в азартных мероприятиях, но все остальные, Боже ж ты мой, разве не играют они и не выигрывают, я сам только в прошлом году выиграл в нее медузу, смотрю на нее с утра до ночи!..