Я молча подрулила к больнице. В отделении, куда поместилиЛену, нас приняла довольно полная дама в хирургической пижаме, точь-в-точьтакой, как у Кати.

– Состояние крайней тяжести, – по-военному кратко отчеканилаона, – черепно-мозговая травма, несколько ран на теле, к счастью, не опасных,похоже, ее сильно били, а потом попытались задушить. Очевидно, девушка потеряласознание, вот негодяй, решив, что перед ним труп, и бросил жертву.

– Почему вы думаете, что на нее напал грабитель? – тихоспросила я.

Врач помолчала, потом нехотя ответила:

– Он вырвал у нее из ушей серьги, именно вырвал, мочки ушейразорваны, а на безымянном пальце правой руки скорей всего имелось плохоснимавшееся колечко…

– Точно, – пробормотал Игорь, – я ей подарил на Новый годперстенек золотой с бирюзой, турецкая работа, но симпатичный, да с размером неугадал. Лена его надеть-то надела, а снять только с мылом сумела. А как выдогадались про кольцо?

Доктор тяжело вздохнула:

– Палец ей этот отрубили, с такими травмами мы сталкивалисьпри ограблениях.

Игорь посерел и схватился за сердце. Врач принялась капать встаканчик светло-коричневую жидкость.

– Она может говорить? – поинтересовалась я. – Вдруграсскажет, кто ее так…

– Нет, конечно, – сердито буркнула реаниматор, – вашародственница на аппаратном дыхании.

И, видя, что я не слишком понимаю, в чем дело, добавила:

– Без сознания лежит, в горло введена трубка, ясно?

– Долго она пробудет в таком состоянии?

Поправив зеленый колпачок, кокетливо сидящий на аккуратноуложенных волосах, врач пожала плечами:

– Прогноз дать невозможно. Неделю, месяц, сорок дней…Черепно-мозговые травмы – штука коварная, прибавьте к ней сильноепереохлаждение, потерю крови. Не будь она такой здоровой… Сейчас не могу суверенностью сказать, выживет она или нет. Медицина, конечно, со временГиппократа далеко ушла вперед, но наши возможности не безграничны.

Я молча смотрела в окно, за которым плясали, кружась,хрупкие снежинки. Все понятно… Вернее, ничего не понятно, потому что нитиоборваны, а концы ушли в воду.

В расстроенных чувствах я села в машину, завела мотор,включила радио и поехала домой. В голове было совершенно пусто, никакихконструктивных идей. Я тупо слушала диджея.

– Наступил час вашей заявы, – бодро вещал парень, – наштелефон просто разрывается от звонков, спой, что ты хочешь услышать? Говори, тыв эфире…

– Здравствуйте, – затараторил девичий голос, – меня зовутНина Рагозина, хочу передать привет Вике, Оле и Кате, учащимся 9-го класса «В»,пусть прозвучит песня, щас спою: «И вот теперь, сиди и слушай, он не хотел ейзла, он не желал запасть ей в душу, и тем лишить ее сна…»

Я поехала по шоссе, хорошо все-таки, что теперь радио ителевидение работают ночью. Раньше тем, кто мучается бессонницей, приходилосьплохо.

– Спой, что ты хочешь услышать, – донеслось из приемника.

– Здравствуйте, – прозвучал интеллигентный дамский голос, –разрешите представиться. Трубина Евгения. Мне хотелось бы услышать бессмертноепроизведение Иоганна Себастьяна Баха… сейчас попробую напеть: та-та…

В эфире на секунду повисло молчание. Я расхохоталась,представляя, с какими перекошенными лицами сейчас носятся по студии сотрудники.Они-то привыкли к бесхитростным просьбам плохо разбирающихся в музыке людей.Гонят фактически одни и те же популярные песенки, держат их под рукой и неиспытывают никаких трудностей при выполнении заказа. А тут бац, какая-тослишком умная Женя Трубина захотела Баха. Интересно, как диджей выкрутится?

– Иоганн Себастьян Бах писал великую музыку, – бодрозатараторил парень, – он родился в 1685-м, а умер в 1750-м, прожил недолго, ноуспел создать…

Ага, ему приволокли музыкальную энциклопедию, однако ониоперативны, но плохо считают, Бах прожил 65 лет, больше Моцарта, вполнеприличный земной срок.

– …И мы рады поставить его бессмертное творение, – заливалсясоловьем диджей, – после небольшой рекламной паузы. «Обувь XXI века вмагазинах…»

Я опять рассмеялась, да работники телевидения и радиовещаниядолжны воздвигнуть памятник рекламодателям, чем бы они заполняли паузы в эфире,возникающие из-за накладок?

– Отлично, – радостно заверещал ведущий, – надеюсь, ЕвгенияТрубина не ушла от приемника. Слушайте, Женечка, для вас звучит Бах.

От неожиданности я чуть не влетела в бетонное ограждение,тянувшееся посредине шоссе. Женя, Бах! Надо же быть такой кретинкой!Молоденькая медсестричка, угощавшая «идиотку» бутербродами и чаем! Ведь язвонила по телефону и попросила Елену, а мне ответили: мою дочь зовут Евгенией.

И ведь я просто повесила трубку и набрала другие цифры. Всписке сотрудников, висящем на стенде, две фамилии имели перед собой инициал«Е». Морозова и Николаева. Значит, Морозова – это та самая Женечка.

Поднажав на газ, я полетела домой, отлично. Женя непоказалась мне злобной, более того, она выглядела слегка глуповатой, может, всилу молодости. Женечке едва ли исполнилось двадцать.

На следующий день, дождавшись полудня, я набрала номер ипопросила:

– Будьте любезны Женю.

– Слушаю, – ответил веселый голосок.

– Женечка, – затараторила я, – так вам благодарна, простонет слов.

– Кто это?

– Евлампия Романова.

– Простите, не поняла…

– Женечка, к вам в корпус забрела немая женщина с больнымрассудком, помните? Вы еще угощали ее чаем, так вот, я ее сестра, родная.

– Ой, – воскликнула медсестра, – а она убежала. Окнораспахнула и с концами, одеяло унесла.

– Женечка, – радостно сообщила я, – моя несчастная сестравернулась сама в интернат, она не такая уж и дура, правда, с заскоками.Страшно, невероятно вам благодарна.

– Знаю, мы звонили в интернат, там сказали, что все назадпришли. Только за что вы меня благодарите?

– Пригрели, накормили, обласкали несчастную…

– Я тут ни при чем, доктор велела.

– С Маргаритой Михайловной я уже поговорила. Женечка, можнок вам подъехать домой?

– Зачем?