Их кормить, одевать, учить надо? А где он еще четыреста рублей в месяц заработает?

— А у Мейрама отец новый дом строит, — добавил Иван.

— Во-во! — подхватил Мишка. — О чем я и говорю! Они с нами побудут, а потом уйдут! И правильно сделают.

— Эрик, по-моему, не уйдет, — усомнился я. — Эрик — буровик.

— Это точно, — согласился Иван. — Эрик наш.

— Ну и что? — не успокаивался Мишка. — «Наш, наш»! Ему что, лучше от того, что он наш?

— Если б порядок был, — сказал Иван. — В разведочном бурении, в экспедициях, по две вахты на станок. Ребята договариваются между собой: двадцать дней одна вахта работает, другая дома отдыхает. А здесь выбросят на полгода и сиди, гребись. Бросить бы все к… матери!

— Ну а в чем тогда дело, мужики? — спросил я. — Например, мне понятно, почему Эрик здесь работает, Мейрам… И не в деньгах дело, хотя и в деньгах тоже. Им интересно, пока молодые, постранствовать, пожить где-то в пустыне, в вагончиках, рассказывать потом друзьям, хвастаться приключениями, заработками. Приятно чувствовать себя королями, знать, что везде на тебя смотрят, как на бога, директор совхоза первым руку протягивает, спрашивает, скоро ли воду дадим, а то, мол, клевера высыхают, на вас только надежда, ребята… Все это понятно. Но вы-то, вы-то давно уже через это прошли. Вас-то что здесь держит? Тебе, Иван, денег на старость хватит?

— Хватит, наверно, — согласился Иван. — Что я, ем их?

— Ну так иди работать в мастерские или вон, как Жорка Чемоданов, насосы монтируй на скважинах. И легко, и не пыльно, и от дома не отобьешься…

— Чемодана по здоровью с буровиков списали, — заметил Мишка. — Сам он не хотел уходить.

— Опять двадцать пять! А ведь он тоже небось проклинал все на свете. А теперь — «не хотел»! Что же получается, Иван?

Я уже нарочно заводил Азорского. Я чувствовал, что в нем что-то ворочается: тяжелое, не додуманное еще до конца, невысказанное, не оформленное в слова. И ждал. Но не дождался.

— Раньше надо было бросать, — угрюмо сказал Иван. — Лет двадцать назад. А еще лучше было бы вообще не браться. А теперь поздно уже — всю жизнь, что ли, ломать. Так что чего зря говорить. — Иван встал, осмотрелся кругом. — Пойду, пса накормлю. Дозор! Дозор! Где ты, сукин сын? — закричал он.

Из-под автоприцепа, заваленного железным хозяйством буровой, выскочил Дозор, крупная, грязная и тощая овчарка, и радостными прыжками кинулся к Азорскому, взметая лапами песок.

О Дозоре следует сказать особо. Иван с Мишкой привезли его к нам с полмесяца назад: отняли в поселке у какого-то старика, который держал пса на цепи и почему-то его не кормил. Помню, из кабины водовозки выпрыгнуло жутковатое существо, скелет на четырех ногах, обтянутый свалявшейся, исполосованной ребрами шерстью. Это была овчарка: даже на однотонной, бурой от грязи шерсти угадывался знак высокой породы — черная полоса по хребту. Но уши — это у овчарки-то — не торчали уже, надломились наполовину, обвисли. Я подумал еще тогда, что повезло этому старику: не попался он Ивану с Мишкой под горячую руку.

Собаке легче, чем человеку. Уже на третий день Дозор, немного отъевшись, носился вокруг буровой, прыгал и лаял так, как будто и не было невзгод прежней жизни. Трудно было смотреть — ей-богу, к глазам что-то подступало, — как веселится и радуется жизни этот доходяга, этот скелет на неуклюжих еще щенячьих лапах. Он, наверно, и представить себе не мог, что в жизни бывает такое: вдоволь еды, полная свобода, ласковые слова, добрые люди. Больше всего он любил бегать с Мейрамом. Оба длинноногие, молодые и беспечные — щенки. Мейрам науськивал его на маленьких песчаных ящериц, и Дозор, уткнувшись носом в землю и оттопырив зад, нелепыми прыжками гнался за петляющей, еле заметной в песках буровато-желтой ящеркой; наконец, уловив момент, прижимал ее к земле тяжелой лапой, обнюхивал и поднимал голову, смотрел на Мейрама победительным взглядом: мол, видел, какой я! И оба они были довольные-предовольные.

Это был умный пес: он сразу понял своим собачьим шестым чувством, что к Мейраму можно с разбегу прыгать на грудь, а к Ивану надо тихонько подойти и потереться мордой о сапог, и тогда Иван почешет его за ухом и будет долго и ласково материть.

В километре от нас стояла другая буровая, и Дозор уже знал, что это тоже свои люди, но не настолько свои, чтобы молчать при их появлении, и в то же время надо вести себя так, чтобы не обидеть их. И когда соседи приезжали к нам, Дозор кидался на них с притворно грозным лаем, прыгал, не пропускал в вагончик, ребята хлопали его по морде брезентовыми рукавицами, кричали: «Уйди, сукин сын!» А Иван стоял в дверях вагончика и торжествующе хохотал, и все науськивал, натравливал Дозора…

И сейчас, глядя, как Дозор, помахивая грязным хвостом, бежит вслед за Иваном к вагончику, я, конечно, не мог предполагать, что этому псу суждено будет поставить последнюю точку в нашем сегодняшнем споре. Однако так получилось.

Очередную скважину мы бурили… прямо в райцентре, уйгурском поселке Юнджа. По решению местных властей отработанный глиняный карьер, врезающийся в поселок, превратили в плавательный бассейн. Затратили уйму денег: расчистили, расширили, забетонировали дно, провели систему водоотводных труб, закупили насосы. Отличный бассейн, такого я и в Алма-Ате не видел. Воды только не было. И мы должны были добыть ее.

Мало того, что буровая стояла в поселке и кругом полно зевак: не дай бог, зашибет кого, так еще напротив, метрах в пятидесяти, пивная. Иван все изумлялся: «Двадцать лет работаю, а никогда рядом с пивнушкой не бурил…»

Словом, место людное, и Дозора пришлось посадить на цепь. Мы привязали его к буферу МАЗа, и, когда он кидался, натягивая цепь, на прохожих, из окна вагончика казалось, что пес изо всех сил старается сдвинуть, стронуть с места всю буровую установку.

В одну из ночей Дозор вдруг исчез. На земле, у МАЗа, валялись цепь и брезентовый ошейник с налипшими на него клочьями шерсти, а пса не было.

— Неужели украли? — растерянно спросил Мейрам. — Ну, гады!

— Ага, украли, — подтвердил Эрик ехидным, писклявым голосом. — Буровая работает, мы с Витькой работаем, а кто-то у нас из-под носа уводит собаку. А собака даже и не гавкнула, так и дала себя увести. Думать надо! — закончил он.

— Кончайте спорить, — сказал Иван, поднимая с земли ошейник с цепью. — Видите, ошейник не расстегнут. Сам сбежал: стянул ошейник через голову и сбежал.

— Прибежит, куда он денется, — сказал Эрик. — Жрать захочет и прибежит. Сегодня же.

Но Дозор не пришел