Баснер заявила, что убедилась в подлинности картины «В ресторане» на основании рассказов Арансона об истории произведения. Заметим, что Андрея Васильева удивила такая легковерность Баснер, поскольку он был знаком с ней уже более тридцати лет и знал ее как эксперта высочайшего уровня. Долгие годы она работала в Русском музее, где подлинная работа Григорьева находилась в запасниках. Каким же образом стало возможно, что Баснер не смогла распознать подделку в предъявленной Арансоном картине и дала заключение о подлинности произведения?

Шумаков заплатил Арансону за «В ресторане» $180 000, а Баснер получила в качестве вознаграждения $20 000. Васильев приобрел картину за $250 000, таким образом, арт-дилер за несколько дней работы получил $50 000 прибыли.

Когда Васильеву стало понятно, что купленная картина действительно является подделкой, он решил провести дополнительное расследование. Ему удалось узнать, что в 1984 году дочь одного ленинградского профессора подарила большое количество собранных ее отцом произведений модернистов Русскому музею. В описях запасников музея обнаружилась подлинная картина «Парижское кафе» 1913 года, никогда ранее не выставлявшаяся. Именно на ее основе была изготовлена приобретенная Васильевым фальшивка «В ресторане», несколько превосходившая по размерам подлинник.

В Эстонии Васильев выяснил, что продавший Шумакову фальшивку Михаил Арансон имел несколько судимостей. Он отбывал тюремное заключение, в том числе за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотиков, и ограбление банка. Васильев подал в суд иск на расторжение сделки, однако ему было отказано в рассмотрении дела в связи с тем, что с момента покупки прошло уже более двух лет.

Искусствоведы из Русского музея и специалисты компании, занимающейся реставрацией произведений искусства, предположили, что подделка была изготовлена на основе подлинника. Васильев же, со своей стороны, считал, что проработавшая в музее 25 лет Баснер должна была знать о существовании в запасниках подлинной картины.

Коллекционер потребовал от властей расследования дела, однако раз за разом его требование отклонялось. В итоге собранные Васильевым доказательства все же убедили новых следователей, и судебное разбирательство началось.

Утром 31 января 2014 года полиция арестовала Елену Баснер и конфисковала ее компьютер и документацию. Это событие стало в России сенсацией. Баснер пришлось провести неделю в следственном изоляторе, а затем много месяцев под домашним арестом.

Наконец в феврале 2015 года начался судебный процесс, который затянулся надолго. Два авторитетных эксперта установили, что купленная Васильевым работа является хотя и искусной, но фальшивкой, однако и в суде, и в российских СМИ развернулась дискуссия о том, не является ли она все-таки подлинником.

Различные инстанции намеренно затягивали расследование дела и запуск уголовного производства. Когда же наконец процесс начался, в суде даже поднимался вопрос, не подменил ли сам потерпевший Васильев подлинник на подделку.

В суде Елена Баснер ссылалась на свои добросовестные действия и совершенную ошибку — и суд поверил ей. Арт-дилер Леонид Шумаков, в свою очередь, утверждал, что не получил никакой прибыли от сделки. Михаил Арансон вообще не появился в суде, место его пребывания было неизвестно, однако было точно установлено, что именно он отправил Муслима Сабирова в Центр имени Грабаря для передачи картины на экспертизу.

Рассмотрение дела завершилось тем, что суд снял с Елены Баснер все обвинения, поскольку счел, что она не могла знать о поддельности проданной картины. Андрей Васильев по-прежнему придерживается другого мнения. В телефонном разговоре со мной он прокомментировал решение суда так: «Юристы и следователи дали мне понять, что выиграть такое дело я не могу. В России солидные музеи подобны Кремлю. Критиковать и ставить под сомнение их авторитет нельзя — даже в том случае, когда существуют доказательства, что они неправы».

В Европе с недоверием относятся к проводимым в России расследованиям дел о фальсификации произведений искусства, а сотрудничество в этой сфере малоэффективно в связи с политической ситуацией и коррупцией в стране.

После развала Советского Союза в России наступил хаос. Политическая система рухнула, и развернулась ожесточенная борьба за национальные богатства. Искусствоведы в музеях и вузах часто по многу месяцев не получали зарплату, которая и без того была настолько небольшой, что не позволяла жить достойно. Неуверенность в завтрашнем дне заставляла даже честных людей искать нелегальные способы заработка. Историки искусства и эксперты могли за вознаграждение или под угрозой насилия выдавать фальшивые сертификаты подлинности и ложные заключения.

Государственная элита и нувориши охотно вкладывали деньги, особенно в русское искусство, заметив, что это удобное средство расчетов как в прозрачной, так и в теневой коммерции. Торговля произведениями искусства открывала возможности для перемещения валюты за рубеж и отмывания денег. Деньги завлекали в криминальные схемы также и уважаемых экспертов и руководителей художественных учреждений.

Слухи о приключениях в мире фальсификации произведений искусства Ярмо Лепистё, учителя рисования из города Сало, я услышал еще в начале 2000-х годов, когда начал интересоваться проблемой преступности в этой сфере. Наряду с преподаванием Лепистё писал картины под своим именем и оказывал услуги в качестве эксперта и посредника при оформлении сделок купли-продажи произведений искусства. Рассказывали, что к нему часто приезжали люди из России.

Юрки Сеппяля вспоминает, как в конце 1990-х годов допрашивал Лепистё: «Ярмо Лепистё был одним из многочисленных подозреваемых по делу о продаже поддельных акварелей. Высокий и худой, с темными вьющимися волосами, он произвел на меня впечатление человека уязвимого и беззащитного. Казалось, будто что-то гложет его изнутри».

Сеппяля хорошо помнит, как началось расследование дела о фальсификации акварелей: «Один художник, создававший в свое время цветовые палитры для производителя лакокрасочных материалов Tikkurila, увидел в витрине хельсинкского художественно-антикварного салона Taidemeklarit выставленную на продажу картину, которая была якобы написана его покойным другом. Ее цветовое решение показалось ему странным. Он позвонил дочери друга, и они вместе пошли посмотреть на картину. Дочь хорошо знала работы отца, поскольку часто сопровождала его в выездах на пленэр».

Отличить подделки от подлинников было несложно, потому что манера художника была хорошо известна, а у его вдовы сохранился дневник, в котором были четко указаны даты и места создания картин, а также изображенные на них объекты. Фальсификаторы использовали для изготовления акварелей другую бумагу и не смогли достоверно сымитировать индивидуальный стиль художника. Кроме того, у вдовы также были фотографии работ мужа, созданных им в последние годы жизни. Рядом с подписью художник часто ставил дату создания произведения. У нижнего края одной фальшивой акварели стояла пометка с указанием места и времени ее создания в Финляндии, тогда как было достоверно известно, что в тот момент художник с женой отдыхал в Греции.