– Все равно не любовь, – тихо сказала Саша.

– Экая ж ты дура! Кто тебя здесь любит? Кому ты тут нужна? Ты хоть раз думала об этом?

Мужик в углу снова заорал:

– Сашка, поди сюда!

Мила криво усмехнулась:

– Этот, что ли? Любимый клиент?

Саша засмущалась.

– Это сосед наш, дядя Боря, они еще с отцом дружили.

– Жив отец-то?

– Полгода назад похоронила. – Саша опустила глаза. – Одна я. Совсем одна.

– Тогда вообще не пойму, что тебя тут держит. Я вот по городу проехалась, господи, какая тут тоска! Как я тут жила раньше! Ума не приложу! Ты-то как выдерживаешь? Ведь отличницей была, книжки читала!

– А я и сейчас час читаю, – улыбнулась Саша, – когда время есть. Вот, часть сюда принесла.

На холодильнике за стойкой, стопка большущих книг в роскошных переплетах.

– Это папины. Есть минута свободная, полистаю…

– Да помню я твои книжки, – усмехнулась Мила. – Счастья они тебе не принесли. И не принесут. Эх, Сашка, умная ты, только дура. Поехали в Москву, пока у тебя есть что показать, а то вся молодость пройдет среди этих кружек да нищеты. В сорок лет кому ты понадобишься?

С улицы послышался сигнал автомобиля. Мила встрепенулась.

– Ой, это мой! Он тут по делам, ну я и решила родину навестить. Да больше дня не выдержу. Прощай, Сашуль. А пальто, вот, возьми, носи на здоровье, мне не жалко! Я себе еще десяток таких куплю!

Она сняла элегантное пальтишко и кинула его на руки Саше.

– Ой, Мила, спасибо! – только и успела сказать та, как в пивную ворвался крепыш в коже.

– Овца, ты чё, оглохла, что ли? – заорал он с порога.

– Иду, любимый! – испуганно побежала за ним Мила.

А Саша печально села за столик. И сколько ни звал ее сосед дядя Боря, не откликалась она на его рев. Просто молчала и думала – как быть?

На другой день ее жутко ругал хозяин пивной – бывший Сашенькин одноклассник. Кличка Хрюндель ему была в самый раз – толстый, рыжий, с заплывшими жиром глазками.

– Ты мне, Шурка, надоела, хуже горькой редьки! Сколько можно должников множить, а? Я те чего – благотворительный фонд?

– Гриш, да они отдадут, как только появятся деньги!

– Появятся у них – как же! Чтоб деньги были, работать надо! Весь город не работает, а как выпить – всегда готовы!

Масляные Гришины глаза при этом четко были направлены в вырез Сашенькиного платья. Девушка почувствовала этот взгляд и разозлилась:

– У кого есть работа, работают, просто им зарплату не платят. Получат – отдадут. Ты ж всех сам знаешь, Гриша!

– Ага, получат! После дождичка в четверг! Жди! Чтоб больше в долг никому. Лучше сам все выпью и съем!

– Да с тебя станется, Хрюндель! – не выдержала Саша.

Толстяк аж взвизгнул:

– Ты у меня, Шурка, про школу-то забудь! Быстро без работы останешься да еще в долгах как в шелках! Я подсчитал – за тобой долгу на всю зарплату, плюс кружки битые…

Он оттеснил Сашеньку в угол, оглядываясь на пустой зал:

– Будешь со мной дружить по-правильному, долг прощу! – Хрюндель прижал девушку к стене, пытаясь положить ей пятерню на грудь: – Умницей будь, Шурка!

Рука Сашеньки невольно потянулась к пустой пивной кружке.

– Пошли в подсобку! – хрипел Хрюндель. – Там света нет и… долги тебе все прощу! Ну пошли говорю, не корчь из себя царевну!

Он грубо дернул Сашу за руку. Вот тут-то она и не выдержала – заехала ему пивной кружкой по голове.

Хрюндель рухнул на пол.

Саша мгновенно прихватила книжки с холодильника и выскочила на улицу.

«Теперь уж дороги назад точно нет!» – сказала она себе сама.

Загородное шоссе было пустынным. Только по обочине дороги шла кошка. Совсем молодая. Почти котенок. Следом осторожно шагала Сашенька, пытаясь поймать животное. В руках у нее маленький, явно допотопный чемоданчик.

Кошка неожиданно рванула на дорогу. Девушка – за ней, машинально.

Взвизгнули тормоза. Иномарка еле успела притормозить. Саша поскользнулась, выронила чемодан, но успела схватить и прижать к себе едва не погибшую кошку.

Из машины вышел мужчина, неспешно приблизился. Увидев почти детское лицо, протянул руку, помог подняться:

– Что же тебе, жить надоело?

В ответ она неожиданно рассмеялась, так заразительно, что мужчина через секунду смеялся тоже, даже хохотал, хотя, глядя на его солидную внешность, никак нельзя было ожидать такого беспечного веселья.

Они ехали в машине. Девушка как-то неуклюже, по-мальчишески поправила волосы:

– Вас как зовут?

– Виктор. Виктор Борисович.

– А меня Саша. Александра Васильевна. Суворову тезка. Слыхали? Который Альпы переходил. История!

– Вон она – история, на заднем сиденье. Гляди!

Девушка обернулась и увидела там старинную шпагу с золоченым эфесом.

– Ух ты. Я поглажу, можно? Французская?

– Нет, наша, златоусского мастера Ивана Бушуева. 1823 года производства.

– Дорогая?

– Цены нет.

– Красота! Даром что наша.

– Ты, Александра Васильевна, мыслишь неправильно. Мастера из Златоуста почище немцев и французов были. А теперь?

– За державу обидно?

– Вроде того.

Сашенька тем временем вытащила шпагу из ножен. На сверкающем клинке золотом нарисовано: поле, усеянное трупами, и одинокая фигура французского солдата, опустившегося на землю в немом отчаянии. Лицо он закрыл руками.

– Вот бедолага, – вздохнула девушка. – Я историю в школе больше всего любила. Да кому теперь нужна та история!

– Покормить тебя? Ты ведь, наверное, голодная? – спросил мужчина.

– Ну да… То есть нет… То есть очень голодная!

…В маленьком придорожном кафе она жадно ела, не переставая болтать. Виктор Борисович внимательно на нее глядел – было что-то удивительно бесхитростное и обаятельное в ее облике.

– У нас дома только институт политехнический. Два завода, но оба не работают. Весело! А сабель у вас еще много?

– Много. Всю жизнь собираю.

– А детей?

Он отрицательно покачал головой. Она обрадовалась.

– Это хорошо. А вы… это… новый русский?

– Старый, – ответил он и вдруг спросил: – Поцеловать тебя можно?

Она запихала в рот большущий кусок пиццы и ответила, жуя: