Проснувшись, долго не могла отдышаться. Душа медленно остывала от взрыва разочарования. Видно, поздно, значит, мне браться за главные роли! Никакой главный режиссер никуда меня не утвердит! Возвращение в действительность напоминало ощущение в затекшей ноге, после того как ее распрямишь.

Я включила лампу на гнутой ножке, огляделась. Сердце еще частило. Так-так, пора, значит, браться за Людмилины биодобавки… Или, может, перекраситься в блондинку? На глаза попался журнал «Шэйп» — это, конечно, Римкина пропаганда: супердиета для плоского живота, тренировки на все группы мышц… Но одно дело держать «Космополитен» в ящике на работе, а другое — журнал фитнес-клубов среди моих книг! Его блестящая обложка с красоткой в купальнике прямо-таки оскверняла экологию моей комнаты!

Я отшвырнула его подальше.

Потом еще раз взглянула на него.

Журнал!

* * *

— Хочется верить, насчет неизлечимости женского алкоголизма ты в курсе? — осведомилась я.

Растрепанная Метелкина блудливо водила по стенам припухшими глазками. Она была уверена, что три пустые бутылки за занавеской останутся ее тайной.

— Учеба, значит, побоку? И на журнал тоже наплевать? — продолжала я допрос. — И кстати, ты когда последний раз проветривала жилье?

— Я академ возьму… Мне сказали, можно… — забубнила она. — А журнал все равно не выходит… И вообще, у меня, может, день рождения было!

— Правильно! С какой же стати он выйдет, если день рождения БЫЛО! И если авторы пьют… — я слегка приподняла занавеску, — разную порошковую гадость!

— А я при чем… Все равно же Жорик с Томкой уехали… И остальные тоже, я не знаю… Вот Федор недавно заходил — мне, говорит, главное — вдохновение, а все остальное как-то фиолетово!

— Так-так… Кое-кому для вдохновения по попе бы всыпать! Ну-ка, давай сюда свой блокнот!

— Блокнот?.. Какой? Зачем?

— С телефонами блокнот, говорю, у тебя есть? Я свой не захватила. Там еще такие буковки: а, бэ, вэ…

…Через десять минут Метелкина, умытая и причесанная, сопя, наводила порядок в своей кладовке-антресоли. Я вела по телефону дипломатические переговоры с авторами, время от времени шепотом ругая ее за тарабарский почерк.

— Очень, очень жаль, что его нет, — сокрушалась я в трубку. — Будьте добры, передайте — им интересовались из журнала! Да-да, из журнала «Литературный цех»!

— …С вашим жизненным и творческим опытом, — льстиво пела я другому абоненту, — ваше содействие будет для нас незаменимым!

— …Ну разумеется, и гонорары, — обещала я третьему, — не сразу, понятно… Но спрос на журнал есть уже сейчас! Сеть библиотек проявляет интерес… Налаживаем связь с периодической печатью… Так что, думается, очень скоро…

— …Слушай, Славик! — кричала я четвертому. — Журнал горит! Немедленно собирай кого сможешь! Нет, Галушко отпадает. У него неотложное дело… Федор? Отказался сотрудничать?! Сказал — последнее слово? Ерунда! Не позволяй ему, Славик! Уговори его, слышишь?! И звоните мне в любое время! Диана сказала — Сам уже вернулся! И хочет нас видеть!

— Не позвонит он. Зря стараешься… — буркнула Метелкина. И я заметила две мрачные складочки в углах ее рта.

Встреча была назначена на два часа дня. С работы я ушла в двенадцать, беспрепятственно отпущенная на совещание по поводу новых учебников. (Лгать начальству было мне в новинку, но кое-какие актерские данные определенно обнаружились.) Тем не менее мы опоздали на семь минут — из-за Антонины, естественно. Та собралась к Самому в майке с голым животом и в джинсах ниже пупа сантиметров на пятнадцать. Хорошо хоть заранее зашла ко мне. Я наскоро изругала ее и выдала рубашку с попугаем, которую пришлось еще и гладить. Нахалка заупрямилась было, но попугай сделал свое дело — налюбовавшись собственным отражением в зеркале, поэтесса смягчилась и отправилась, вполне довольная судьбой. На нервной почве я пообещала подарить ей попугая. Сама я оделась в стиле «весенняя свежесть»: нежно-салатный костюм, бежевые туфли и сумка, макияж пастельных тонов. Этакое олицетворение свежих веяний в литературе.

Диана тоже была вся свежая и юная, в розовом брючном костюме — этакая розовая мечта. Только голос у нее был совсем не мечтательный.

— А где же ваш главный? — первым делом бесцеремонно осведомилась она.

— Срочная командировка! — не моргнув глазом отрапортовала я, не замедляя шага и увлекая за собой Метелкину.

Сам также не скрыл удивления. Когда мы вошли, он еще некоторое время смотрел за наши спины — ждал остальных. Я предупредила его вопрос:

— К сожалению, печальное совпадение! Нашего редактора как раз вызвали в Москву на литературную конференцию. Но я, как его заместитель, облечена всеми полномочиями… и готова обсудить… и принять, если потребуется, все меры…

Я делала поистине головокружительные артистические успехи. Улыбка на моем лице способна была повысить температуру в комнате на добрый десяток градусов. Голос звучал так, что в моей правдивости не усомнился бы даже детектор лжи. Сама Светлана с ходу произвела бы меня в отличницы!

Однако никакого ответного движения мышц на лице Самого пока что не замечалось. Он даже не предложил нам присесть. Даже не кивнул в знак приветствия!

— Знаете, мне казалось — мы все типа взрослые люди! — в раздражении он не выбирал выражений. — Раз уж речь идет об официальной регистрации журнала… Я типа того ожидал несколько другого подхода!

Последовала назидательная пауза. Я заполнила ее беспомощным разведением и складыванием рук и длинными вздохами, Метелкина — печальными взмахами ресниц с последующим потуплением взора. (Об основных правилах приличия для женщин, согласно рекомендациям моей мамы, она была подробнейше проинструктирована по дороге).

— Теперь к вопросу о художественном уровне, — наконец молвил Сам. Как видно, он поднаторел в литературоведческой лексике! — Будем говорить откровенно: большинство ваших вещей — проходные… Есть претензии и к оформлению, к иллюстрациям… А то, что помещено в разделе «Молодые голоса», — это, уж извините, никак не поэзия!

И тут он небрежно швырнул на стол нашу красавицу папку!

Словно брезгливо отшвырнул разом и всех нас.

Напрасно он это сделал! Я выпрямилась. Я вдруг почувствовала себя опытной, как Жорж, прозорливой, как Томик, и красноречивой, как Шехерезада.

Моя улыбка бесследно исчезла. Я приподняла бровь и тоже выдержала небольшую паузу. Этакая дуэль на паузах.

— Простите… хотелось бы узнать, что конкретно имеется в виду? Мне казалось, вы лично сразу ознакомились с содержанием первого номера… и… одобрили его?

Однако он категорически не помнил этого. Кто же прочитал рукопись за это время? Кто сказал свое веское слово? Кто-то из знакомых в литературных кругах? Супруга? Диана?

— Конкретно? — Он пренебрежительно скривил губы. — Ну, скажем так: мнение авторитетных людей. Ваш журнал, скажем так, не выдерживает профессиональной критики!